Ирина Ободовская - После смерти Пушкина: Неизвестные письма
Что касается матери, то любя и жалея дочь, она стремилась поддержать ее в новой жизни, и письма Натальи Ивановны к дочери, судя по ее переписке с Дмитрием Николаевичем, несомненно, были в стиле того «декорума», что соблюдали Дантесы, и не касались никаких интимных и щекотливых вопросов. Надо полагать, они были любезными, но вряд ли «задушевными», как говорит Щеголев.
За все 6 лет ни разу не написал сестре Сергей Николаевич, любимый брат Натальи Николаевны, к которому очень тепло относился Пушкин. У нас нет сведений, писал ли сестре Иван Николаевич. Что касается Загряжской, то она глубоко и нежно любила Наталью Николаевну, была ей другом, несомненно, разделяла ее отношение к Дантесам и не ответила ни на одно письмо племянницы из-за границы.
В приведенном выше письме совершенно не упоминается о сестрах, и это не случайно. Оно является ответом на письмо Дмитрия Николаевича от 14 сентября 1837 года, в котором он пишет о Наталье Николаевне: «Ты спрашиваешь меня, почему она не пишет тебе; по правде сказать, не знаю, но не предполагаю иной причины, кроме боязни уронить свое достоинство или, лучше сказать, свое доброе имя перепиской с тобою, и я думаю, что она напишет тебе не скоро».
Обратим внимание на мотивы, по которым не пишут Екатерине Дантес ни Загряжская, ни Наталья Николаевна. В первом случае сама Екатерина Николаевна говорит (с иронией и вместе с тем с горечью), что, по-видимому, тетушка боится «скомпрометировать свое доброе имя» перепиской с нею. Тот же довод, но в несколько иных выражениях (боится уронить свое достоинство, свое доброе имя) приводит и Дмитрий Николаевич в отношении молчания Натальи Николаевны. Можно себе представить, как это было тяжело читать самолюбивой и гордой Екатерине Николаевне. Она, конечно, понимает истинную причину их молчания — она жена убийцы Пушкина, мужа сестры, но делает вид, что не знает, почему ей не пишут.
У нас нет сведений о том, писала ли Наталья Николаевна сестре. По свидетельству А. П. Араповой, в доме Натальи Николаевны не было ни одного портрета Екатерины, имя ее никогда не упоминалось в разговоре. Возможно, писала Александра Николаевна, но, как мы увидим из писем, так редко, что годами Екатерина Николаевна не имела сведений о сестрах. Очевидно, ничего не сообщали о них и Наталья Ивановна, и Дмитрий Николаевич, так как Екатерина Николаевна постоянно жалуется, что ничего о них не знает.
Описывая Сульц, она старается всячески приукрасить этот маленький городок, который Дмитрий Николаевич даже не может отыскать на карте! И тот факт, что она не нашла там себе приличной горничной, также говорит о том, что в те времена Сульц был глухой провинцией.
Письмо от 30 ноября 1837 года очень интересно еще и тем, что оно подтверждает дату рождения старшей дочери Дантесов Матильды — 19 октября 1837 года, указанную в метрической книге Сульца. В пушкиноведческой литературе встречались предположения, что дата эта не соответствует действительности, что Екатерина Николаевна была беременна до брака и родила раньше положенного срока. Это письмо и приводимое далее от 1 октября 1838 года опровергают эту гипотезу.
«Сульц, 4 марта 1838 г.
Вот уже очень давно я жду от тебя письма, дорогой Дмитрий, но, видно, напрасно, и я решила написать еще раз до того, как получу от тебя ответ на два моих письма, тем более, что сегодня я напишу всего несколько слов, чтобы поговорить о делах. Я вижу, как ты делаешь гримасу, но, однако, не могу поступить иначе и потому приступаю к этому предмету: это касается денег. Вот уже скоро год, как я уехала из Петербурга, и однако Штиглиц получил до сих пор только 1500 или 1800 рублей, я не помню точно сейчас. Я умоляю тебя, дорогой Дмитрий, будь так добр переслать ему полностью сумму содержания, что ты мне назначил.
Не могу тебе сказать, как мне тяжело беспрестанно обращаться к тебе с просьбой быть аккуратным, но дело в том, я тебе признаюсь откровенно, что, получая от Барона регулярно каждый месяц мое содержание, так мучительно сознавать, что это он мне их дает, и хотя дела Барона в хорошем состоянии, тем не менее ты должен понимать, что после того, как он оставил такое место, как в Петербурге, доходы должны были значительно уменьшиться, а 9000 больше или меньше — большая разница. Обо всем этом Барон не говорит мне ни слова, он чрезвычайно деликатен в отношении меня, и когда я ему об этом говорю, он даже не дает мне закончить фразу. Но ты понимаешь, дорогой друг, что бывает такого рода деликатность, которая заставляет меня испытывать чувство отвращения из-за того, что я за все должна и ничего не вношу со своей стороны. Ради Бога, дорогой друг, не сердись на меня за это, я тебе пишу с полным доверием, я хорошо знаю, что в твоем добром желании нет недостатка и только плохое состояние дел является причиной неаккуратности, вот почему мне тем более тяжело тебе надоедать. Ты мне также обещал, дорогой Дмитрий, 700 рублей, что мне должен Ваня, прошу тебя не забыть об этом и переслать их Штиглицу, я буду тебе за это очень признательна.
В последнем письме я тебе писала насчет собак для мужа; не покупай датских, он их достанет здесь. Все, что он просит, это прислать ему пару больших и красивых борзых, из тех, что выводят в России, он тебе будет очень благодарен. Он ни за что не хотел, чтобы я давала тебе это поручение из опасения причинить тебе большое беспокойство, но я уверяла его, что ты слишком ко мне привязан, чтобы отказать мне сделать это для него, не правда ли, мой славный друг, в этом я не ошиблась?
Прощай, дорогой и добрый друг, целую тебя нежно, а также твою жену, сестер и братьев, и не могу удержаться, чтобы не закончить письмо, побранив вас всех, говоря, что вы настоящая куча лентяев.
К. д 'Антес де Геккерн».
Просьбы о деньгах—лейтмотив многих писем Екатерины Николаевны. Письма Дантеса и Геккерна позволяют сделать вывод, что именно они побуждали ее к этому. Однако она старается скрыть это от брата и даже пытается оправдать Геккерна, хотя его «деликатность» и внушает ей отвращение...
И Дантес, и Геккерн прекрасно знали, что Гончаровы почти разорены, что Дмитрий Николаевич делает титанические усилия, стараясь спасти остатки состояния. В то же время оба, и Дантес, и Геккерн, будучи людьми состоятельными, беспрестанно требовали «причитающихся» им денег.
Как мы видели выше, сама Екатерина Николаевна говорит, что «дела Барона в хорошем состоянии». Что касается старика Дантеса, то вот что писал о нем А. И. Тургенев Вяземскому 4/16 августа 1837 года: «Я узнал и о его (Ж. Дантеса) происхождении, об отце и семействе его: всё ложь, что он о себе рассказывал и что мы о нем слыхали. Его отец — богатый помещик в Эльзасе — жив, и кроме его имеет шестерых детей; каждому достанется после него по 200 тысяч франков».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});