Марк Твен - Автобиография

– Что это было?

– Это была дверь подвала.

– Как ты думаешь, это был взломщик?

– Да, – сказал я, – конечно, он самый. А ты предполагала, что это инспектор воскресной школы?

– Нет. Как ты думаешь, что ему нужно?

– Я полагаю, ему нужны драгоценности, но он не знаком с домом и думает, что они в погребе. Не хочу разочаровывать взломщика, с которым я не знаком и который не причинил мне никакого вреда, но если бы он обладал мало-мальской смекалкой, я бы мог сообщить ему, что мы не держим там ничего, кроме угля и овощей. Тем не менее, возможно, все-таки он знаком с домом и ему нужны как раз уголь и овощи. В общем и целом я думаю, он пришел именно за овощами.

– Ты сходишь вниз посмотреть?

– Нет, я бы ничем не смог ему помочь. Пусть отберет их себе сам, я не знаю, где эти предметы располагаются.

Тогда она сказала:

– Но представь, что он поднимется на первый этаж!

– Прекрасно. Мы будем знать об этом в ту же минуту, как он откроет тамошнюю дверь. Это запустит в действие сигнализацию.

Как раз в этот момент оглушительный вой разразился вновь. Я сказал:

– Ну вот он и добрался. Я же тебе сказал, что так и будет. Я знаю все о взломщиках и их повадках. Это люди методичные.

Я опять отправился в ванную комнату проверить, прав ли, и оказался прав. Я отключил от сигнализации столовую, заглушил сирену и вернулся в постель. Моя жена спросила:

– За чем, ты предполагаешь, он теперь охотится?

– Я думаю, он запасся овощами и сейчас направляется за кольцами для салфеток и прочими мелочами для жены и детей. У них же у всех есть семьи – я имею в виду взломщиков, – и они всегда о них заботятся, всегда возьмут несколько предметов для себя и добавят сувениров для семьи. Забирая их, они и нас не обходят вниманием: эти самые вещи будут напоминать ему о нас, а нам – о нем. Мы никогда не получим их назад, память об этом внимании будет вечно жить в наших сердцах.

– Ты собираешься спуститься и посмотреть, что ему теперь надо?

– Нет, – ответил я, – меня это интересует не больше, чем прежде. Взломщики люди опытные, они сами разберутся, что им нужно; я бы ничем не мог ему помочь. Думаю, он охотится за керамикой, фарфоровыми безделушками и тому подобными вещами. Если он знаком с домом, то должен знать, что больше ничего в столовой не найдет.

Она спросила с явно сквозившей в голосе заинтересованностью:

– Что, если он поднимется сюда!

– Ничего страшного. Он уведомит нас об этом, – ответил я.

– Что мы тогда будем делать?

– Вылезем в окно.

Она несколько своенравно поинтересовалась:

– Хорошо, тогда для чего охранная сигнализация?

– Ты же видела, душа моя, она была полезна до самого нынешнего момента, и я уже объяснил тебе, как она будет нам неизменно полезна, когда он станет сюда подниматься.

На этом все кончилось. Никакие сирены больше не ревели. Через некоторое время я сказал:

– Кажется, он остался разочарованным. Он удалился с овощами и безделушками, и, думаю, это его не удовлетворило.

Мы заснули, и утром, без четверти восемь, я спустился в спешке, поскольку мне предстояло успеть на поезд 08:29 до Нью-Йорка. Я нашел газовые лампы горящими во всю мощь по всему первому этажу. Мое новое пальто исчезло, мой старый зонтик исчез, мои новые, ненадеванные лакированные туфли исчезли. Большое французское окно в задней части дома было распахнуто настежь. Я прошел через него и направился по следам взломщика, спускавшимся с холма среди деревьев. Я отследил его без труда, потому что он отметил траекторию своего движения кольцами для салфеток из поддельного серебра, моим зонтиком и другими разнообразными предметами, которые не одобрил, и я возвратился домой с триумфом и доказал своей жене, что это действительно был разочарованный взломщик. Я так и предполагал с самого начала, судя по тому, что он не стал подниматься на наш этаж, чтобы добраться до человеческих существ.

Кое-что произошло со мной в тот день и в Нью-Йорке. Об этом я расскажу в другой раз.

«У папы характерная походка, которая нам нравится; похоже, его она полностью устраивает, но большинство людей – нет; он всегда вышагивает взад и вперед по комнате, пока думает и между переменами блюд за столом».

Одна дальняя родственница приехала в те дни к нам в гости. Она приехала погостить на неделю, но все наши усилия ее осчастливить потерпели провал и мы не могли понять, почему она снялась с якоря и отчалила на следующее утро. Мы терялись в догадках, но не могли разгадать этой тайны. Позднее мы выяснили, в чем было дело. Всему виной оказалось мое расхаживание туда-сюда между переменами блюд за едой. Она вбила себе в голову, что мне нестерпимо ее общество.

То словечко «Малыш», как читатель, возможно, уже догадался, было ласкательным прозвищем, которым называла меня жена. Оно было слегка сатирическим, но также и нежным. Я имел некоторые внешние и внутренние качества и привычки, приличествующие гораздо более молодому возрасту, чем тот, в котором я находился.

«Папа очень любит животных, особенно кошек. Однажды у нас был любимый маленький серый котенок, которого он называл Ленивец (папа всегда носит серое, в тон своим волосам и глазам) и любил носить его на плече, – это было чрезвычайно прелестное зрелище! Серый кот, мирно спящий на фоне папиного серого пиджака и седых волос. Имена, которые он давал разным нашим кошкам, действительно необычайно забавные: Приблудный Кит, Авенир, Пестрый, Фрейлейн, Ленивец, Буффало Билл, Льстивый Плут, Кливленд, Кислятина, и Чума, и Голодуха».

Когда-то, когда дети были маленькими, у нас была очень черная кошка по кличке Сатана, и у Сатаны был маленький черный отпрыск по кличке Грех. Местоимения давались детям с трудом. Маленькая Клара однажды пришла ко мне, возмущенно моргая черными глазенками, и сказала: «Папа, Сатану нужно наказать. Она в оранжерее, и все сидит там и сидит, а его котенок внизу плачет».

«Папа употребляет очень крепкие выражения, но, как я думаю, не такие крепкие, как когда он только что женился на маме. Одна его знакомая имеет некоторую склонность перебивать говорящего, и папа сказал маме, что, по его мнению, ему следует сказать мужу этой дамы: «Я рад, что Сюзи Уорнер не присутствовала, когда Бог сказал: “Да будет свет”».

Все так, как я говорил. Сюзи – объективный историк. Она не затушевывает недостатки человека, но зато в той же степени показывает его и с хорошей стороны. Конечно же, я отпустил реплику, которую она процитировала, – и даже сегодня, спустя столько времени, я до сих пор почти убежден, что, если бы Сюзи Уорнер присутствовала, когда Творец сказал: «Да будет свет», – она бы прервала его, и мы навсегда остались бы без света.