Виктор Астафьев - Нет мне ответа...Эпистолярный дневник 1952-2001
А вчера пришли твои газеты — очень красивая цветная-то газета, и я сожалею, что мне её раньше не послали. Радостно издана, а по оформлению, так и с выдумкой хорошей. Прочёл статью и твоё маленькое предисловие. Ни о чём не беспокойся. Неловкости я не испытал, читая всё это, значит, и сокращения, и слово твоё искренне, уважительны (а писатель — «зверина» чуткий, он всякое неуважение или фальшь чувствует кожей). Так что спасибо за всё и присылай газеты дольше.
Кстати, мне звонили в город и предлагали возглавить эту самую пис. делегацию в Красноярск [речь о традиционном литературном празднике тех лет «Енисейские встречи», очередной писательский десант в тот год возглавил Сергей Сартаков. — Сост.), но, во-первых, я не люблю ездить в родные и чистые для памяти углы родного дома в качестве кого-то иного, кроме как своего человека, а не представителя. Чего ж в нём, в своём-то доме, представляться? Тут надо посидеть, помолиться прошлому, поразговаривать за столом с родичами, а не красоваться перед аудиторией и говорить заданные слова; во-вторых, и это самое главное, наконец-то пошла, сдвинул я её, последняя глава «Царь-рыбы» ["Сон о белых горах». — Сост.], очень большая, в сущности — повесть в повести, и завтра, даст бог, я поставлю точку в черновике, и вся книга на разном уровне готовности глав будет уже в сборе, а дорабатывать, добивать я умею, воспитал в себе упорство и терпение долгими и многолетними трудами. Так что до поездки на Байкал уже более или менее книга будет в куче. Месяц поездки, отлежится, отстоится текст — ещё один на него заход, и можно будет показывать, нести «в люди», а там уж самая неприятная пора, работа в редакции, редактура, которую точнее бы назвать кастрацией, и т. д., и т. п.
Ездил я на четыре дня в Москву, готовил книгу в «Худ. лит-ру», статью мы с редакторшей сделали построже, поделовитей и пошире, взявши кое-что из статьи «Сопричастный всему...» Вчера же пришёл из Новосибирска сборник «Сибирские рассказы», приятно изданный, на выходе книга в «Современнике». И ещё я купил себе машину «Волгу», чтобы было на чём ездить в Сиблу, жду сына из университета, он умеет водить машину, Так что всё, слава богу, пока нормально: кедры растут, книга идёт, скоро поеду за отцом в Астрахань, а потом и на Байкал — отдыхать. Устал, надо сказать, сильно, только за последние недели написал свежих 100 страниц, что даже для меня много.
Ну, будь! Виктор Петрович
Июль 1975 г.
Сибла
(В.Г.Летову)
Дорогой Вадим!
Я очень обрадовался твоему известию об «Известиях», всё же ты заслужил и вымучил право работать в большой и серьёзной газете (в смысле хотя бы размера и тиража, а так-то все они у нас на один примитивный лад). И поздравляю тебя с назначением! Всё же везёт тебе на жаркие страны!
Я тебе не отписал сразу оттого, что пошла, точнее, я её стронул, последняя по написанию, а не по содержанию глава «Царь-рыбы», которая держала всю повесть два года и никак не шла. всё что-то мне, а значит и ей, мешало. Глава большая, по существу, повесть в повести, и лишь вчера я её начерно написал. Прыть уже не та. Мне покойный А. Н. Макаров говорил: «Виктор Петрович, не разбрасывайте себя и своё время, пишите, пишите сейчас, пока вам нет пятидесяти. Потом ох как трудно это делать!..» А я, конечно, не верил, и пятьдесят, мне казалось, цифра долгая, меня не касающаяся, ан коснулась! Вчера едва из-за стола поднялся — лопатки вроде бы срослись, руки онемели, в сердце колотьё и уж не бурная радость, а грустный вздох: «Ну, слава богу, кончил!» Говорят мужики, со временем так же будешь с облегчением вздыхать, переспавши с бабой. «Какая радужная перспектива!» — сказал бы современный интеллектуал из журнала «Юность».
Я уже писал тебе, что мы купили дом в тихой деревушке на берегу реки,здесь я нахожусь с декабря, много понаписал черновиков, в том числе три главы в «Последний поклон», ну и с «Царь-рыбой» уже многое сделал, хотя ничего не завершил. Весной-то устал сильно, встряхнусь, думаю. — поехал в Белоруссию. Народу тьма. Пьянка бурная. Ну и я в неё встрял, конечно, компанейский же человек! И так газанул, что в городе Могилёве (нашёл соответственное место) начал богу душу отдавать, так сильно подскочило давление. Ничего, отходили. Сиделка ночь возле меня просидела, молоденькая, ласковая девушка, всё как в гостинице.
После этого — шабаш! Ездил только на четыре дня в Москву, редактировал книжку и бегом оттеда в деревушку свою. Ответно приглашаю всех вас (и не для проформы, а всерьёз), когда совсем вас закрутит, хоть маленько отдохнуть от жары на нашей умеренной и грустной русской земле — милости прошу. Изба большая, речка под окном, лес и вымершие деревушки вокруг, наше и деревенское радушие неизменно и вечно, надеюсь.
А я твоим приглашением, наверное, воспользуюсь, если будущая весна будет такая же, как нынче. Весь апрель, с перерывом на 2-4 дня, лил, моросил, сочился дождь, и я со своими лёгкими дошёл до того, что не мог уж шевелиться, работать и даже читать. Так было худо, что смерть уже не казалась чем-то пугающим и, как в старину, представлялась избавлением от гнетущего недуга. Потом-то всё прошло, было очень жарко, до 32 градусов, и я много работал, словом, ожил, на том и нынче держусь.
Много было и ещё есть работы с ремонтом и благоустройством дома. Моя Мария Семёновна и на голом месте, в пустыне дело найдёт, а тут тем более не даёт покоя ни мне, ни себе. От Вологды мы поселились в 90 километрах, всякий раз надо было кого-то просить нас везти сюда, опять быть обязанным, связанным, ну и решили мы купить машину. Деньги на неё были отложены, и всё подходил черёд и надобность потерять их, а я крестился, не давал. И бац! — предложили, и мы приобрели машину-то, «Волгу» тёмно-вишнёвого цвета. Сейчас стоит в стайке, где раньше корова стояла, и не мычит, не телится, ибо ездить-то на ней некому. Я не стану, ещё задавлю хорошего человека, отвечать надо, и главное, жалко будет человека-то. Ждём Андрея, у него есть какие-то правишки. А он тоже у нас подзавалился. Всё время учился на пятёрки, и защитился на четыре, а подвалили ему какого-то свеженького оппонента еврейца, и тот его укатал. Может, всё ещё за папу мстят, много рукописей и графоманов зарезал я в Перми. Меня не достать, так через дитёв. Время-то подлое, а интеллигенция всегда соответствует своему времени, особенно провинциальная, вшивая. Парень шибко переживает и — мама родная — всё в себе, тяжести на душе носит, не звонит, не пишет и домой не торопится, сам себе кажется покинутым, одиноким. Не в папу! Этот быстро наладит всё матюками, криком, чего-нибудь сломает, порвёт, напьётся, попоёт, поплачет и снова в строю!
