Георгий Миронов - Короленко

«В. Г. Короленко стоит в стороне от рабочего движения. Он лишь представитель радикальной, демократической интеллигенции с народнической закваской… Но он сам несомненный демократ, всякий шаг народа на пути к демократии всегда найдет в нем сочувствие и поддержку.

Такие люди, как Короленко, редки и ценны.

Мы чтим в нем и чуткого, будящего художника, и писателя-гражданина, писателя-демократа…»

Так писала пролетарская, большевистская газета.

Одной из самых дорогих реликвий юбилея стала телеграмма К. А. Тимирязева.

«Дорогой Владимир Галактионович! — писал он. — Еще на школьной скамье Вы завоевали не только любовь, но и уважение Ваших учителей. Теперь, славный художник, чье каждое слово является делом, Вы владеете любовью и уважением бесчисленных читателей. Примите сердечный привет того, кто с радостью считает себя тем и другим».

Короленко отозвался прочувствованным письмом:

«Дорогой, глубокоуважаемый и любимый Климент Аркадьевич… Ваш привет светит для меня среди многих, частью шаблонных, но большей частью искренних юбилейных обращений, — особым светом… Он из тех, которые особенно трогают и особенно внятно говорят об ответственности за этот почет и об его незаслуженности. Много лет прошло с Академии. Время делает менее заметной разницу возрастов. Но для меня Вы и теперь учитель в лучшем смысле слова».

Когда-то в одной из статей Короленко писал, что трудно быть литератором, вдвойне трудно быть литератором русским.

Он был сапожником, он пахал землю, он собирался стать лесоводом, адвокатом, технологом.

Он не смог бы быть не кем иным, как литератором и притом русским литератором.

«А все-таки русский народ — очень справедливый народ!»

Андрюшу Ющинского, тринадцатилетнего мальчика из предместья Киева Лукьяновки, убили где-то неподалеку от кирпичного завода еврея Зайцева. Тело мальчика было исколото каким-то острым орудием, и местные деятели черносотенных организаций «Двуглавый орел», «Союз русского народа» и подотчетная им печать поспешили объявить, что убийство имело ритуальный характер. Специально командированные министром юстиции И. Г. Щегловитовым товарищ прокурора и следователь энергично отвергли другие версии.

Нашелся и человек, которому приписали убийство мальчика с ритуальной целью — приказчик зайцев-ского завода еврей Мендель Бейлис.

Поднялась волна черносотенного улюлюкания, почти открытых призывов к погромам.

Однако навстречу этой волне поднялась другая — русская интеллигенция объединилась в протесте. Короленко, бывший в это время в Петербурге, написал воззвание: «Во имя справедливости, во имя разума и человеколюбия мы подымаем голос против новой вспышки фанатизма и темной неправды…»

Обращение «К русскому обществу (по поводу кровавого навета на евреев)» появилось 30 ноября 1911 года в газете «Речь». Вторым (после К. К. Арсеньева) подписал его Короленко, третьим — М. Горький. Здесь рядом стояли имена людей разных, зачастую прямо враждебных мировоззрений, объединившихся в одном протесте: Леонид Андреев, Алексей Толстой, С. Н. Сергеев-Ценский, Н. Ф. Анненский, С. Я. Елпатьевский, А. А. Блок, А. С. Серафимович, Янка Купала, Д. Крачковский, Д. С. Мережковский, 3. Н. Гиппиус, Федор Сологуб, П. Б. Струве, М. И. Туган-Барановский и многие другие.

Воззвание было перепечатано почти всеми газетами, за исключением монархических и черносотенных.

Несмотря на плохое здоровье, устраниться от участия в предстоящем процессе Короленко не желал. Он решил стать защитником Бейлиса вне зала суда.

Почти два года тянулось следствие, и Короленко не терял времени даром. Он выступал в печати против вдохновителей гнусного процесса, разоблачал его черносотенный, погромный характер.

Болезнь помешала писателю присутствовать на разборе дела с самого начала. В Киев он с женою приехал 12 октября 1913 года, а уже на следующий день (с 19-го заседания) Короленко сидел в тесной ложе журналистов и, приставив к уху ладонь, внимательно слушал.

На процессе он стал центром группы прогрессивных журналистов. Общая борьба сблизила старого писателя с давним его корреспондентом В. Д. Бонч-Бруевичем, о котором Короленко знал, что он не только ученый, исследователь сектантства и враг религиозного мракобесия, но и социал-демократ, непримиримый противник самодержавия.

А процесс шел по намеченному пути, искусно руководимый людьми опытными и прямо-таки талантливыми в подобного рода делах. Письма Короленко с процесса выдавали его страх за исход суда.

«Суд по-прежнему старается обелить воров и обвинить невинного. Дело до такой степени явно и бесстыдно, что даже удивительно…», «Это не правосудие, а какой-то шабаш…»

На суде ни один ребенок не свидетельствовал против Бейлиса. Все обратили внимание, что дети решительно за него. Особенно запомнилась девочка-свидетельница.

— Знаешь ты Бейлиса? — спросил ее председатель.

Девочка смущенно оглянулась и, встретившись взглядом с подсудимым, улыбнулась ему, как старому доброму знакомому. И поникший, раздавленный происходящим Бейлис ответил ей улыбкой забитого, незлого человека. Показания и этой свидетельницы были в пользу подсудимого.

Короленко убедился, что выступление одного из свидетелей, М. К. Наконечного, противоречившее судейской версии, встретило общее сочувствие на Лукьяновке. Обитатели незавидных домишек, с которыми беседовал писатель, — рабочие, ремесленники, дворники, мелкие торговцы — морально поддерживали Наконечного, не скрывали своего сочувствия, когда он сам вызвался выступить свидетелем защиты.

Появился ряд статей и корреспонденций Короленко о процессе в столичной «Речи», в «Русских ведомостях». Писал он о своих посещениях Лукьяновки, об эксперте юдофобе Сидорском, о мракобесе пасторе Пранайтисе, о подстрекательских вопросах прокурора Виппера.

— А известно ли вам, — спрашивает затянутый в мундир прокурор Виппер у растерянного свидетеля, профессора духовной академии, — известно ли вам. что на маце по временам появляются красные пятна и что евреи сами считают их пятнами крови?

— А-а, вам неизвестно, — говорит он торжествующе и просит отпустить свидетеля, который, путаясь в длинном одеянии, уныло плетется на место.

— Не приходилось ли вам в судебной патологии встречать указания на человеческие жертвоприношения вотяков в мултанском деле? — спрашивает Виппер у профессора В. М. Бехтерева.

— Нет, — резко, но спокойно отвечает ученый.

— Прошу председателя удостоверить, что мултанцы были оправданы судом, — встает защитник Грузенберг.