Марианна Цой - Виктор Цой. Стихи. Документы. Воспоминания

— Как это ни удивительно прозвучит, в это мало кто поверит, но он уважительно относился к Розенбауму. Так было. Не было особой любви к «ДДТ» и Шевчуку, но тем не менее он говорил, что группа интересная, и она о себе скажет. Я считаю, что так оно и случилось. Личностные моменты не пытался перенести на творческие. А дружил он с БГ и Кинчевым, их чрезвычайно уважал. В меньшей степени, но очень хорошо относился к Макаревичу и Бутусову. Про Славу однажды сказал мне, что человек, который написал «Я хочу быть с тобой», уже за одну эту песню заслуживает уважения. Он никогда не говорил: «Я люблю эту музыку, этого музыканта». Говорил так: «Нормальная группа. Нормальная песня». А любил он цветы — розы.

— Юра, вы были инициатором вечера и директором программы 24 сентября в СКК — вечера памяти Цоя. И вот читатели газеты «Смена» назвали этот вечер лучшим концертом года в Ленинграде.

— Спасибо, конечно, я эту газетку сохраню для истории, но сам считаю, что на этом вечере сделано процентов на 60 того, что я хотел, как все это видел. Там не было Слова. Получились мини-концерты, и многие исполнители потянули одеяло на себя…

— Что он еще любил, кроме цветов и видика?

— Восточную кухню. В Москве мы ходили в китайский ресторанчик, недалеко от Ленинградского вокзала, были в таких же ресторанчиках в Алма-Ате, в Сочи. Он, кстати, там палочки взял и мастерски ими пользовался, а мне этому было за полгода не научиться. Вообще тяга к Востоку у него во всем чувствовалась. Он уже тогда думал о возможных проектах с Японией, Китаем, Кореей.

— С телевидением у Цоя отношения так и не сложились?

— Можно так сказать, и это грустно, потому что не вернуть многих прекрасных моментов. Но я не так давно смотрел финал «Песни-90», и такой нафталин шел от всего этого. Если бы Цою предложили мировое турне с блестящими условиями, солидными гонорарами, он бы ни за какие коврижки не согласился выступить в таком шоу. Я даю миллион процентов. Только про «Взгляд» он мог сказать: «Нормальная передача». Поэтому там и снимался, а в других программах, если и выступал, то очень неохотно. А предложений было море…

— Он был щедрый человек?

— Провести его на мякине, «макнуть» было очень трудно. Он был умница. Он знал, сколько стоит его концерт и не шел на коммерческие уступки, но и не старался зашибить шальные бабки, насосаться. Всегда интересовался: полон ли зал? Если бы узнал, что билеты идут неважно, ползала пустует, снял бы концерты. Если нам предлагали десять концертов, я и Витя урезали число до пяти, если просили четыре — мы давали два. Он категорически отказывался от «солянок», даже когда предлагали те же деньги, но за две песни. Пусть меньше, но сольники. Нам все время говорили: «Давайте по три в день, можно под фонограмму, так все работают, а вы дурью маетесь». А щедрость? Под Новый год он вдруг всем нам принес подарки. Мне подарил портмоне. В Тагиле, когда я обмолвился, что у меня день рожденья, тут же откуда-то вытащил английский одеколон. Умел считать деньги, но Плюшкиным никогда не был: в ресторане мог расплатиться за всю компанию.

Не доверял всяким благотворительным фондам, расчетным счетам. Отказывался не потому, что был жадный, а потому, что был умный человек. Считал, что все эти фонды — дырявый карман. Лучше купить телевизор и самому отнести в какой-нибудь детский дом.

— Для меня было несколько неожиданно почти годичное отлучение Виктора от концертной деятельности из-за съемок фильма «Игла». Почему он пошел на это?

— Вы знаете, сценарий «Иглы» был полностью переделан. Но не переписан — все игралось практически с листа. Наверное, поэтому он и подписался работать с Нугмановым — тот не давал Виктору установок. Одевайся — как хочешь и фактически — играй как хочешь. Я знаю, что у него были предложения сыграть в совместной картине чуть ли не роль Чингиз-хана, были предложения от крупных режиссеров. Но там бы началось давление мэтра. Здесь же они сидели, курили, пили — все на равных.

— Он курил?

— Мы все пятеро курили. Музыканты почти всегда — фирменные сигареты, а стоили они тогда аж 3 рубля. Курил помногу, но наркотиков не употреблял. Все мы и пили, но больше всех — я. Витя любил шампанское, вино, в меньшей степени коньяк, а водку — при мне вообще в рот не брал. Даже тогда, когда был простужен, как на гастролях в Сибири, и мог бы полечиться. После концерта, а иногда и перед, мог принять 50 граммов коньяка. Но за все время у «киношников» не было никаких дебошей, эксцессов в гостиницах — даже намека на что-то такое не было. Гастроли вообще проходили тихо. От предложений устроить экскурсию, прогулку по городу мы отказывались. Изредка выбирались в бассейн и уж совсем архиредко, только если человек вызывал доверие, могли приехать в гости.

— Ну а с личной жизнью что у него происходило? Без семьи, без квартиры — молодой, красивый, популярный…

— Понимаете, такие вопросы его коробили. Я знал это и старался предупреждать корреспондентов, а на творческих встречах потихоньку откладывал в сторону подобные записки, ну а если все-таки вопросы достигали цели, он уходил от этой темы. Я видел с ним только Наташу. Других — ни в гостиницах, ни на квартирах как-то не встречал… Сына он очень любил, вспоминал его все время, на гастролях покупал подарки.

В. Цой. Ответ на вопрос: «Вы противоречивый человек?» — «Нет, я совершенно монолитный».

— Да, он таким и был. Молодой, но такой серьезный.

— А как он одевался? Любил ли вещи?

— Вы же все это видели. Только в черное. Костюм купил, но так, по-моему, ни разу не надел. Все черное — сумки, куртки, футболки, туфли, сапоги. Все это покупалось обычно там. Он не был рабом вещей, но в одежде был рабом черного цвета. Никаких печаток я у него не видел.

— Юра, а отрицательные черты у Виктора были?

— Конечно, но сегодня я не хотел бы говорить об этом. Может быть, кому-то интересно вспоминать что-то плохое, но не мне. Тем более что плохого было неизмеримо меньше, чем хорошего.

— И тем не менее. Вы ведь разошлись в начале 1990 года. И у «Кино» появился другой директор.

— Менеджер. Юрий Айзеншпис любит, чтобы его называли именно так. Мы с Виктором не ссорились, не выясняли отношения, не делили деньги. Слова дурного друг о друге не сказали. Нормальные отношения были и, я считаю, остались и с моим преемником Юрой Айзеншписом. Но, по-моему, Цой был не прав, что все-таки посмотрел в сторону Москвы. Мне показалось, что его уход в Москву был не очень органичен. Он был ленинградский человек, очень тонкий и не крутящийся.

— В 1990-м он вообще как-то изменился. Стал участвовать в сборных концертных солянках, выступил в СКК вместе с французской группой. Ничего особенного, ничего предосудительного, но раньше Цой не делал этого, он следил за собой, был архиосторожен. Но в то же время сделал прекрасный новый альбом, поездил по миру, собирался вновь с группой сниматься у Нугманова…