Елизавета Федоровна - Дмитрий Борисович Гришин
Покровский храм Марфо-Мариинской обители строился четыре года, и с самого начала Великая княгиня активно занималась вопросом о его будущем виде. Еще в 1907 году она обратилась к Михаилу Васильевичу Нестерову с предложением расписать задуманную церковь, на что художник не только с радостью согласился, но и порекомендовал со своей стороны Алексея Викторовича Щусева в качестве архитектора. «Община во имя Марфы и Марии и храм во имя Покрова при ней, – сообщал М. В. Нестеров одному из знакомых, – воздвигаются на личные средства Великой княгини, и это дело – дело ее души. Вся затея с обеспечением на вечные времена обойдется недешево, а потому на “художества” ассигнована сравнительно сумма небольшая, – а так как моя давнишняя мечта – оставить в Москве после себя что-либо цельное, то я, невзирая на скромность ассигновки, дело принял (к искреннему удовольствию Великой княгини). А, приняв его, естественно, и отдался этому делу всецело. На днях представлялся Великой княгине в Москве… Представил предварительные свои планы, которые были все приняты с самым лучшим чувством».
Елизавета Федоровна не случайно выбрала именно М. В. Нестерова. Хорошо зная его творчество и высоко ценя духовную составляющую его работ, она к тому же несколько лет могла любоваться одним из произведений художника, висевшим в ее доме. Картиной, которую очень любила. В 1897 году это полотно под названием «Христова невеста» приобрел на выставке Великий князь Сергей Александрович, всегда восторгавшийся талантом автора. Работа и поныне считается одной из важнейших, этапных в творчестве художника. Правда, сегодня нам больше знакомо совсем другое, более позднее, но названное точно так же произведение Нестерова, а экземпляр начального варианта из великокняжеской коллекции бесследно пропал. «Христова невеста» (или «Девушка-нижегородка») – работа широко известная. Не секрет, что художник создавал картину под впечатлением ранней кончины своей супруги, придав изображенной на картине девушке черты ее лица. Все произведение проникнуто тоской, одиночеством, отрешенностью. В центре – юное, нежное создание в темно-синем сарафане и таком же платке. Ясно, что это не монахиня, но тогда почему же Христова невеста? А потому, что она уже не принадлежит сему миру – все ее мысли и чувства далеки отсюда, вся ее душа во власти Бога, и хотя постриг еще не состоялся, земная суета больше не тревожит ее сердце… Переселившись после гибели мужа в Николаевский дворец, Елизавета Федоровна перевезла туда и картину Нестерова, ставшую особенно созвучной ее собственному мироощущению.
Работы по возведению церкви продолжались. «Мы с Щусевым, – вспоминал Нестеров, – призваны были осуществить мечту столько же нашу, как и Великой княгини… В алтаре, на апсиде храма предполагалось изображать “Покров Богородицы”, ниже его – “Литургию Ангелов”. На пилонах по сторонам иконостаса – “Благовещение”, на северной стороне – “Христос с Марфой и Марией”, на южной – “Воскресение Христово”. На большой, пятнадцатиаршинной стене трапезной или аудитории – картину “Путь ко Христу”. В картине “Путь ко Христу” мне хотелось досказать то, что не сумел я передать в своей “Святой Руси”. Те же толпы верующих, больше простых людей – мужчин, женщин, детей – идут, ищут пути ко спасению. Слева раненый, на костылях, солдат, его я поместил, памятуя полученное мною после моей выставки письмо от одного тенгинца из Ахалциха. Солдат писал мне, что снимок со “Святой Руси” есть у них в казармах, они смотрят на него и не видят в толпе солдата, а как часто он, русский солдат, отдавал свою жизнь за веру, за родину, за эту самую “Святую Русь”… Иконостас я хотел написать в стиле образов Новгородских. В орнамент должны были войти и березка, и елочка, и рябинка. В росписи храма мы не были солидарны со Щусевым. Я не намерен был стилизовать всю свою роспись по образцам старых псковских, новгородских церквей (иконостас был исключением), о чем и заявил Великой княгине. Она не пожелала насиловать мою художественную природу, дав мне полную свободу действий».
Внешнему же виду храма А. В. Щусев, как и было задумано, придал черты древней новгородско-псковской архитектуры. Одноглавый, с двумя звонницами над западной частью, традиционный для Северной Руси и одновременно новаторский, он производил сильное впечатление еще при строительстве, постепенно дополняясь деталями и украшениями. Для декорирования фасадов, по рекомендации секретаря Великой княгини Владимира Владимировича фон Мекка, был приглашен воспитанник Строгановского училища Никифор Яковлевич Тамонькин. Молодой художник (о котором мы уже говорили) с энтузиазмом взялся за дело. Разработал эскизы для решеток окон, для киота образа Нерукотворного Спаса над главным входом и даже для изразцовой печки. По его же рисунку создали барельеф на северной стене храма – два серафима летят навстречу друг другу, а между ними крест и терновый венец. Это так называемые ктиторские портреты. Правый лик – настоятельница, Елизавета Федоровна, левый – Сергей Александрович. Возводимый храм, по мысли Великой княгини, становился еще одним памятником незабвенному супругу.
Часть восточной стены Тамонькин украсит резным узором, в котором (как и на печных изразцах) изобразит райских птиц. Когда церковь достроят, под композицией поставят скамейку, ставшую вскоре любимым местом отдыха Елизаветы Федоровны. В редкие свободные минуты она с удовольствием будет присаживаться в этом уголке, всякий раз осеняемая крылатыми существами, словно прилетевшими из ее далекого детства, из стихотворения, сочиненного семилетней принцессой Эллой:
Золотые птички
На зеленом дереве сидят.
Они не поют
И не кричат,
И прочь улетать не хотят.
Больше никто из сестер обители не станет садиться на эту скамейку, оставленную исключительно за настоятельницей, как место ее раздумий, воспоминаний и грез.
В украшении церкви приняли участие и другие ученики «Строгановки», а юный Павел Корин, приглашенный Нестеровым к себе в помощники, привлек особое внимание Елизаветы Федоровны. По ее совету талантливый уроженец Палеха отправится в Ростов и Ярославль изучать древнюю настенную живопись, но прежде напишет в обители фрески для сооруженной под храмом усыпальницы, где Великая княгиня планировала обрести свой последний приют. Со стен этой крипты будут строго взирать святые, архангелы и серафимы, так непохожие на светлые образы Покровского храма, созданные кистью Михаила Нестерова.
Наверху рождался новый шедевр. Михаил Васильевич попросил закрыть двери церкви и не впускать никого, пока не завершится работа над фреской «Путь ко Христу». Композиция не выходила из головы – «среди весеннего пейзажа с большим озером, с далями, с полями и
