Марш! Марш! Люди и лошади в наполеоновских войнах - Мурат Магометович Куриев
Какое «разрешение»?! Самим выбирать, что и откуда взять? Кто мог дать такое «разрешение»?! Как только пожар начался, солдаты, что пехотинцы, что кавалеристы, занялись грабежами, часто сопровождавшимися насилием. Пожар будто зажег фитиль, дальше – взрыв, и скоро дисциплина в Великой армии будет гореть, как деревянные дома в Москве. Хотя здесь кое-какие «насосы» имелись, только работали они плохо.
Отношения уже между самими французскими солдатами испортил «квартирный вопрос». Пожар сильно затруднил организованное распределение по квартирам. И хотя «инициатива снизу» не поощрялась, но управлять хаосом крайне сложно. Так что чаще всего – устраивались как могли. Капитану 9-го кирасирского полка Клоду Орио откровенно повезло.
«…Я наткнулся на французский дом, где любезные дамы встретили меня радушно, или, по крайней мере, мне так показалось; я воспользовался этим, даже не пытаясь определить, удобно ли расположение их дома. Полагаю, и они были вполне довольны, поскольку город был разграблен, а при таких обстоятельствах нужно радоваться, что в доме есть офицер».
Орио – офицер, а у нижних чинов – большие сложности. За жилье боролись не на жизнь, а на смерть, иногда – в прямом смысле слова. Во время стычек в ход шло и оружие. А уж недовольство гвардией стало практически всеобщим. Тирион на эту тему рассуждает очень подробно:
«…С прибытием частей Императорской Гвардии она распространилась по всему городу и не позволяла никому из наших солдат собирать добычу. Императорская Гвардия была любимицей ее вождя, Императора, и он разбаловал ее до последней возможной степени. Вследствие такого крайнего предпочтения она сделалась чванливой и заносчивой по отношению к армии, которая ее тоже не любила.
…Прибыв в Москву, гвардия завладела всем, прогнав остальных солдат армии. И жила она, ни в чем не испытывая недостатка, поскольку после пожара люди вернулись на руины домов, обшаривали погреба, наполненные всем, что жители оставили там из провизии, вина, ликеров и различного вида товаров, и именно чины гвардии открыли лавки, где они продавали все это армейцам. Такое поведение окончательно настроило против них армию, которая, чтобы заклеймить их, называла гвардейцев не иначе как “московские торгаши” и “московские жиды”. Разумеется, не вся гвардия вела себя подобным образом, но слишком многие поступали именно так и заслужили упреки, сыпавшиеся на их товарищей. Я могу подтвердить справедливость того, что говорю, так как сам покупал сукно на одном из базаров, устроенных гвардейскими гренадерами».
Просто крик души! Возможно, Тирион сгущает краски. Однако есть и другие свидетельства того, что поведение гвардии вызывало неодобрение. Уже во время отступления это приведет к столкновениям и даже дуэлям между армейскими и гвардейскими офицерами.
…Когда начался пожар, Наполеона с трудом уговорили покинуть Кремль, а когда он вернулся, то увидел такую картину. Сегюр был вместе с ним.
«Император видел, что его армия рассеялась по всему городу. Его путь затруднялся длинной вереницей мародеров, которые шли за добычей или возвращались с ней. У входов в погреба, перед дверьми дворцов, лавок и церквей виднелись шумные сборища солдат, старавшихся их выломать.
На каждом шагу попадались груды изломанной мебели, которую выбрасывали из окон, чтобы спасти от огня, а потом бросили для другой более заманчивой добычи.
…Все дороги были загромождены. Площади, как и лагеря, превратились в базары, где происходила меновая торговля, и каждый обменивал излишнее на необходимое. Там продавались за бесценок самые редкие вещи, не имевшие ценности в глазах своих владельцев, зато другие предметы, вследствие обманчивой внешности, приобретались за дорогую цену, далеко превышающую их действительную стоимость. Золото, занимающее меньше места, обменивалось с большой потерей на серебро, которое трудно было отнести в ранцах. Всюду солдаты сидели на тюках различных товаров, среди груд сахара и кофе и самых изысканных вин и ликеров, которые они желали бы променять на кусок хлеба. Многие из них под влиянием опьянения, усиливающегося от холода, падали вблизи пламени, которое их настигало, и тут же погибали».
По воспоминаниям очевидцев, за происходящим Наполеон наблюдал молча. Уже в Кремле императору доложили, что и солдаты его любимой гвардии ведут себя неподобающим образом. Немедленно последовал ряд распоряжений, которые, надо признать, выполнялись строго. Через какое-то время относительный порядок удалось восстановить.
Что-то уже сломалось. Одно из главных достоинств французской армии – высокий моральный дух. Пребывание в Москве подвергло дух и искушениям, и испытаниям. Эффект мог бы быть «отложенным», что и произойдет, однако Наполеон прекрасно понимал: нужно что-то делать, медлить нельзя. Но что? В мирные переговоры русские вступать не желали, от преследовавшего Кутузова Мюрата поступали противоречивые сведения… Оставаться в Москве? Уходить? Армии всегда нужна цель. Отсутствие ее крайне пагубно влияет на солдат. Раньше цель была.
Разбить русских в генеральном сражении. Захватить Москву. Они в Москве, которая оказалась ловушкой. Цель не видит даже сам император.
«…Мне нужны четырнадцать тысяч лошадей, и я послал в Вильну генерала Вурсье. Передайте ему четыре миллиона серебром и предоставьте полную свободу действий. Покупки надлежит произвести в Ганновере, Берлине, Эльбинге, Варшаве и даже в Литве, ежели представится для сего возможность».
«Г-н герцог Бассано, в Могилевской губернии живут изрядно богатые евреи; призовите к себе самых главных, чтобы они сторговали три или четыре тысячи лошадей».
Письма написаны в самом начале октября. Герцог Бассано, Юг-Бернар Маре, министр иностранных дел. Занимается закупкой лошадей. Почти ежедневно получает от императора письма со строками вроде «у меня большая нужда в лошадях». Приобретение лошадей становится важной проблемой внешней политики. Император хватается за любую возможность.
Губернатору Вильны: «Г-н генерал Гогендорп, любой способ приобрести кавалеристов крайне важен. Ничто не должно быть упущено. Вы пишете, что среди прочих пленных татары горят желанием встать под мои знамена. Можно сформировать из них целый полк, если найдется тысяча всадников и тысяча лошадей». Тысячу набрать не удалось, только чуть больше сотни. Из «литовских татар» сформируют лишь один эскадрон, который в середине октября присоединят к 3-му полку гвардейских шеволежеров.
С лошадьми же, что понимал и признавал Наполеон, просто беда. Кавалерия – что люди, что лошади – пострадала больше всего. Адам Замойский, автор знаменитой книги «1812. Фатальный марш на Москву», пишет: «…К середине октября слова “корпус”, “дивизия” и “полк” применительно к французской кавалерии имели весьма условный характер. 3-й кавалерийский корпус, состоявший из одиннадцати полков, мог выставить в поле лишь семь сотен всадников, а 1-й конноегерский полк из легкой кавалерии 1-го армейского корпуса – лишь пятьдесят восемь человек, да и то лишь благодаря поступившему из Франции пополнению. Эскадроны во 2-м кирасирском полку, обычно насчитывавшие по 130 военнослужащих, сократились до примерно минимум восемнадцати и
