Ганс Рефельд - В ад с «Великой Германией»

Троица. Каштаны поднимают вверх свои белые свечи. Вокруг все зеленеет. Мы продолжаем жить в лагере. Куда же нас отправят дальше этой весной? В один из июньских дней нас отправляют из лагеря в длинном товарном поезде. Куда? Поезд идет по маршруту Царрентин — Любек, на Нойштадт в Гольштейне. В вагоне мы предусмотрительно выломили доски пола, на всякий случай, если нас отправят к русским. Между товарными вагонами встроены высокие будки, в которых расположились американцы с пулеметами. На полях крестьяне сеют картофель. Если охрана американцев увидит на поле зайца или косулю, она стреляет в животных. Крестьяне в этом случае бросаются в укрытия. В гольштейнском Нойштадте поезд остановили. Нас информируют, что в Восточном Гольштейне есть большие площади для содержания пленников вермахта. Нас распределяют по крестьянским усадьбам и регистрируют. Отсюда возможны увольнения в город и даже организуется отправка пленных в родные города.

Июнь 1945 г. Восточный Гольштейн весной производит очень хорошее впечатление! Нас безо всякого конвоя отправляют на фермы. Но поскольку все мы очень слабы, то идем медленно в направлении к лесу. Там, на ферме, нам дают творог. Оттуда мы идем дальше в Ойтин в надежде, что еще где-нибудь сумеем подкрепиться. Ночью мы останавливаемся там надолго, затем двигаемся далее на Кирхнюхель, ночуем там у крестьянина и на следующее утро получаем почти по литру парного молока. Чем дальше на север, тем ближе мы подходим к Балтийскому морю. Здесь нас вполне могут передать русским. Тем более что до них совсем близко. Наша последняя станция — маленький городишко Нессендорф. Мы оказываемся в так называемой зоне демобилизации. Большие крестьянские усадьбы занимают до сотни и больше солдат. Нам здесь совсем не нравится. Так как мы утратили свое «единство» в Нессендорфе, то ищем частную квартиру. У сельскохозяйственного рабочего нас, четверых собравшихся вместе бывших солдат, ожидал любезный прием. В семье Бернгарда Шлюнцена мы провели прекрасные дни сначала вчетвером, а потом втроем вплоть до нашего ухода. Мы спали наверху, на чердаке у кухни госпожи Шлюнцен, «матери взрослых юношей». Само собой разумеется, мы помогали ей чем могли. Отремонтировали домик внутри и снаружи. Со склада Морского флота нам удалось «организовать» краску. Мы учились орудовать здесь косой, помогали даже в уборке урожая. Нельзя сказать, что здесь мы были пленными. Большие крестьянские усадьбы заполняли солдаты. Официально мы считались «направленными на работы», получали продовольственное снабжение, но питались, конечно, главным образом в семье Шлюнценов. Мамаша Шлюнцен кормила нас очень хорошо. Июнь заканчивался. Мы узнаем о возможности выезда в отдельные административные округа, к своим родным домам. Правда, этим правом пользовались только крестьяне и сельскохозяйственные рабочие. Это было правильно, так как пленных здесь кормили. Строители, каменщики и лица технических профессий позднее начали покидать Нессендорф. Так как мы решили объявить о своей принадлежности к ним, то стали интересоваться: выдадут ли нам новые солдатские книжки или же оставят нас здесь? Нам выдали необходимый документ, но предупредили: «Когда прибудете на место, где хозяйничает противник, смените в солдатской книжке профессию. Укажите, что вы сельскохозяйственные рабочие». Ничего нельзя сделать без обмана. Помимо профессии, я меняю и свою воинскую часть, так как у солдат «Великой Германии» нет прав на увольнение. Таким образом, я буду теперь «рядовой народного ополчения моторизованной пехоты, части 1142 — Падеборн». Однако это изменение явилось совершенно необходимым, поскольку, как я узнал позже, солдат дивизии «Великая Германия» будут специально разыскивать, и не просто как военнопленных, а интернировать в советские области оккупации, относя к «полицейским силам». Мы только потом узнали, что группу корпуса Штокхаузена («Великая Германия») отправили в Рендсбург на предмет перевоспитания англо-американцам. Эти люди только в последнюю очередь были отправлены на родину. Но мы хотели домой!

Июль 1945 г. После нескольких напрасных попыток уволиться мы ушли сначала в лагерь демобилизации Блекендорф. Здесь мы жили, несмотря на отвратительную погоду, в палатках в старинном дубовом лесу. Лежали под высокими деревьями на корнях, поднимающихся из-под земли. При сильной грозе, когда гремел гром, словно выстрелы 8,8-см зенитной пушки, отвратительно чувствовали себя у этих дубов. Ожидание изматывало! Наконец нас все же отправили снова в военный округ Аренсбург. Итак, мы прибыли в Ойтин, в ведомство, занимавшееся отправкой солдат на родину. Там нам заявили, что Аренсбург не покинут никакие сельскохозяйственные рабочие! «Кругом марш!» Вновь мы стали «исправлять свои документы». Появились новые бумаги. Это стоило нам тяжелейших трудов, пока наконец мы не явились на новое освидетельствование. Однако, учитывая прежние промахи, мы теперь уже знали, что следует научиться «бегать, как зайцы». В течение этих четырех дней мы помогли двум унтер-офицерам и семь раз добывали продовольствие для 11 солдат. Мы объявляли себя представителями от различных учреждений, где имелись склады продовольственного снабжения. «Выдайте довольствие двум унтер-офицерам и девяти солдатам для следования к пункту демобилизации», — говорили мы. «А где эти люди?» — «Там лежат, на опушке леса». Мы лгали беззастенчиво, с каменными выражениями лиц. Теперь мы уже не умирали с голоду. Мы просто пробирались контрабандой на пункт продовольственного снабжения. И выходило у нас все это удивительно быстро и хорошо! На следующий день мы едем в Ойтин. Я хорошо помню этот день, когда мрак наконец рассеялся. После установления профессиональной группы нас отправили в зал. Там мы должны были заполнить четыре больших анкеты, оставить отпечатки пальцев и подвергнуться медицинскому обследованию, дезинфекции и контролю. Наш небольшой багаж осмотрели очень поверхностно, и после передачи личного знака мы получили желто-зеленый шелковый треугольник, который должны были носить на своих мундирах. С английской визой на увольнение мы являемся в «Discharged from the army»[23]. Странное грустное чувство охватывает меня, когда серебряные нашивки срывают с воротника и погоны с плеч. Все-таки я несколько иначе представлял себе свое увольнение. С сорока имперскими марками выходного пособия мы можем наконец идти.

17 июля 1945 г. При непрекращающемся дожде нас целой колонной вывезли на грузовиках. На отдыхе мы общаемся с англичанами, которые тоже едут куда-то на грузовых автомобилях. Юный английский солдат вспоминает об атаке русских под Волховом и паническом бегстве с поля боя немецких солдат, которые сейчас бегут так же быстро из плена. Его слова наполняют меня яростью! Я один из последних вернулся с этой войны, пройдя ее всю. И никогда не бежал, а англичане смотрели на войну в России, словно сквозь матовое стекло, и я с ними никак не мог согласиться.