Владислав Корякин - Отто Шмидт
Тогда, в конце 30-х, сломив сопротивление ученых в области общественных наук и геологии, партия принялась за очередной отряд научного сообщества. На этот раз — за биологов. Судя по приведенным отрывкам (с цитатами, но без ссылок на конкретные архивные документы), выступление О. Ю. Шмидта было предельно осторожным (в комиссии отсутствовали сторонники Кольцова). Суть его один из авторов видит в рекомендации «…Кольцову самому придумать себе вину» (Бабков, с. 453). Скорее всего, Шмидт сделал это по собственному опыту. Разумеется, логика инквизиторов отличается от обычной человеческой, но факт остается фактом: «Кольцов остался на свободе и мог воспользоваться своей личной лабораторией» (Там же). Таким образом, Шмидт с позиции конформизма добился в той ситуации вполне удовлетворительного решения. Но почему Бобков по странной логике отдал инициативу этого решения Сталину? Тайна сия велика есть…
Без учета позиции академического руководства оценка деятельности Шмидта на новом поприще была бы неполной. Действовавший президент Академии наук СССР академик В. А. Комаров (1869–1945) заслужил высшее академическое звание в качестве исследователя флоры Дальнего Востока по результатам многочисленных экспедиций в Маньчжурию, Приморье, на Камчатку и т. д. Из-за солидного возраста он явно нуждался в помощи. На посту президента он сменил заслуженного геолога А. П. Карпинского. Как острили завистники, по указанию «сверху» один старец сменил другого. «Назначение В. А. Комарова президентом Академии наук СССР… говорило за то, что начальство считало его подходящей фигурой для подчинения науки государству. Действительно, в докладе к 20-летию Октябрьской революции Комаров утверждал, что Академия наук весь этот период была «рассадником контрреволюции». А в апреле 1938-го он предложил Общему собранию список на исключение 21 члена Академии для арестов — и быстро провел утверждение» (Бабков, с. 449). При проходившей «коммунизации» Академии наук на президентском посту до поры до времени Сталин предпочитал иметь беспартийного ученого, контролируемого, однако, партийными помощниками. Это в значительной мере облегчалось состоянием здоровья президента. Комаров много времени проводил в санаториях и на курортах, сохраняя, однако, стремление к активной деятельности. Он без стеснения перекладывал многие дела на плечи ближайших помощников. О состоянии здоровья Комарова в те годы свидетельствует привычка все чаще писать по диагонали почерком, который с каждым годом становился все менее и менее разборчивым. В этих условиях многое определялось не столько президентом, сколько его ближайшим окружением (В. М. Гальперин, К. Г. Чернов, Б. А. Шпаро), заслужившим в академических кругах кличку «камарилья» (Шмидт, с. 181, рукопись). Увы, традиции российской бюрократической системы продолжали действовать и в советское время. Несомненно, возраст и состояние здоровья президента, совсем недавно — достойного ученого, вскоре сыграли печальную роль в судьбе Шмидта… Хотя, казалось бы, присутствие рядом со «старцем» активного и инициативного вице-президента могло пойти Академии наук только на пользу.
На взглядах и планах самого Отто Юльевича на новом поле деятельности, несомненно, отразилось приближение военной угрозы. Поэтому он считал, что «…конечный результат не всегда есть напечатанная книга… Типическим становится другое: забота о внедрении в практику результатов научных достижений — иногда в форме труда, иногда в форме учебника, практического руководства, инструкции… Практика есть высший критерий истины… Мы практикой проверяем истинность той или иной теории. Внедрение есть наиболее близкий первый критический прием такой проверки практикой…» (Архив АН СССР, ф. 496, on. 1, д. 232, л. 1). Отметил он и такое обстоятельство: «У нас институты некоторые на прошлом активе допустили ту ошибку, что включили в списки (руководства. — В. К.) исключительно членов партии. И хотя, естественно, члены партии должны быть активнее, но и среди беспартийных у нас есть замечательные люди, участие которых на активе было бы очень существенным. Очень важно, чтобы голоса беспартийных активистов звучали громко на нашем активе» (Там же, л. 2).
Один из таких беспартийных активистов, пожилой В. И. Вернадский (выдвинувший идею ноосферы), обратил внимание Шмидта на неудовлетворительное состояние приборной базы. Оно не позволяло экспериментировать на необходимом уровне, чтобы контакт науки и практики «…стоял на уровне современного знания. Это планирование должно быть поставлено так, чтобы в нашей стране мы могли бы строить приборы и имели бы в своем распоряжении… все необходимые орудия научной работы» (Архив АН СССР, ф. 518, оп. 3, д. 1870, л. 15).
Сугубо советские реалии научной жизни диктовали, однако, свое. 30 октября 1940 года в здании Президиума Академии наук на Большой Калужской состоялось собрание коммунистов-академиков по подготовке плана работ на будущий 1941 год. На нем распоясавшиеся сторонники Лысенко потребовали исключить из плана работы по «формальной генетике». Спустя несколько дней на общем собрании Академии наук Шмидт поставил собравшихся в известность о мнении коммунистов. Но Отто Юльевич сделал это в столь осторожной форме, что спровоцировал бешеную реакцию верного сталинского выдвиженца А. Я. Вышинского, получившего мировую известность в качестве прокурора на процессах в годы Большого Террора. Едва ли этот, с позволения сказать, столп советской юридической науки, «изыскания» которого, как осторожно сказано в позднейших официальных изданиях, «привели к серьезным нарушениям в области права и практике применения закона», что-либо понимал в проблемах биологии и тем более ее достаточно узкого раздела, посвященного образованию видов. Однако он в самой категорической и отнюдь не академической форме, как утверждает В. Сойфер (1993), потребовал устранить из документов любое упоминание о «преступной генетике» и вел себя на академической трибуне с таким остервенением, что Отто Юльевич, слушая его, на глазах высокого научного сообщества упал в обморок. Судя по воспоминаниям участников высокого собрания и некоторым документам, Отто Юльевичу потребовались услуги медиков, после того как сталинский фаворит пригрозил присутствующим очередными репрессиями. Они и без напоминаний знали, почему среди них отсутствует член-корреспондент авиаконструктор А. Н. Туполев или академик-генетик Н. И. Вавилов… Реакция нового вице-президента на перспективу оказаться в роли подручного при палаче оказалась столь очевидной, что о ней, несомненно, было доложено кому следует…
Даже на новом посту Отто Юльевичу часто давали понять, что его «грехи» в прошлой деятельности не забыты. Об этом свидетельствует документ, вышедший из недр Главсевморпути, очевидно, с подачи Папанина и в связи с приближавшимся спуском на воду нового ледокола на верфях Николаева: «Учитывая, что О. Ю. Шмидт не пользуется авторитетом среди моряков и полярников Главсевморпути, наименование ледокола его именем не будет мобилизовывать на выполнение задач, стоящих перед Главсевморпути решениями XVIII съезда ВКП(б). Это наше решение является выражением единодушного желания всей армии советских полярников и особенно моряков арктического флота». Как уже говорилось, новый ледокол получил название «Микоян».
Вернемся к научно-организационной деятельности вице-президента на своем посту. Особое внимание он уделял в то время плану деятельности Академии наук на 1941 год. Этот план, по мнению самого Отто Юльевича, должен был представлять «…официальный государственный документ, где изложены требования страны, социализма, адресованные науке. Президиум Академии наук обратился к народным комиссариатам (министерствам по терминологии тех лет. — В. К.) и центральным учреждениям с просьбой сформулировать стоящие перед ними научные проблемы, в разрешении которых им могла бы помочь Академия наук» (ф. 496, оп. 2, д. 350, л. 1–3). На основе полученной информации было намечено к разработке 75 проблем, утвержденных общим собранием Академии наук, — с необходимым финансовым и кадровым обеспечением.
Тем не менее дела в главном научном штабе страны шли не лучшим образом. Это и было отмечено в дневниковых записях Вернадского от 1 мая 1941 года: «В Президиуме, который завален работой с плохим, почти негодным аппаратом, не справляются с делами… Комаров… в ссоре со Шмидтом… Шмидт его явный враг». Разумеется, до бесконечности такое положение продолжаться не могло.
Великая Отечественная война 1941–1945 годов внесла свои коррективы в работу Академии наук. 23 июня 1941 года на выступлении в особняке академии в Нескучном саду Шмидт заявил: «…На повестке дня один вопрос — война, нападение фашистской Германии на нашу страну… В эти трагические дни, когда земля заливается все новыми потоками человеческой крови, Академия наук обращается ко всем ученым мира, ко всем друзьям науки и прогресса с призывом: сплотить все силы для защиты человеческой культуры от гитлеровских варваров… Эта решительная борьба будет концом фашизма, его крахом» (Матвеева, 2006, с. 187).
