Виктор Васильев - Загадка Таля. Второе «я» Петросяна

Он не мог, не должен был все опять начинать сначала — мысль об этом была невыносимой, — он должен был использовать случай сейчас, обязательно сейчас. Вот почему он дрожал от возбуждения и нетерпения в тот момент, когда особенно важно было сохранить ясную голову и размеренно бьющееся сердце!

В шестой партии соперники по молчаливому согласию отказались от единоборства: слишком уж много сил отняла у обоих предыдущая встреча! А следующей партии суждено было сыграть выдающуюся роль: цепь ничьих наконец-то прервалась, и чемпион мира захватил лидерство.

Спасский в седьмой партии использовал довольно обычный прием: в дебюте ферзевых пешек избрал за белых вариант, который применял сам Петросян. Иногда такой прием оказывается довольно эффективным, но в данном случае — и это можно было предсказать заранее — такая затея не могла привести к добру.

Почему? Да просто потому, что по складу своего шахматного мышления Петросян во время партии всегда играет «за партнера», всегда оценивает позицию его глазами, ищет за него — и находит! — возражения на свои замыслы.

Не удивительно, что Петросяну легче было, чем кому-либо другому, бороться против своего любимого варианта. Играя «против Петросяна», он очень быстро с «Петросяном» поладил, зато каждый закоулок в разыгранном варианте был ему хорошо знаком.

Но не только этим было отмечено начало седьмой партии. Выйдя благополучно из передряг во второй и третьей партиях и едва не одолев чемпиона в пятой, Спасский, как видно, решил, наконец, послушаться ходячего мнения и завязать тактическое сражение. Да наверное, и шесть ничьих, каждая из которых приближала чемпиона (не претендента!) к желанной цели, как-то нервировали его. Так или иначе, Спасский сменил оружие, даже и не подозревая о том, что это как нельзя больше устраивает его противника.

Но что же произошло в этой встрече? Едва успев закончить развитие фигур, Спасский начал наступательные действия чуть ли не на всей доске, не останавливаясь перед жертвами пешек. Но на этот раз Петросян без колебаний отказался от каких-либо подношений, тем самым открыто показав, что не намерен даже за такую плату уступать инициативу. Он сравнительно долго продержал своего короля в центре, а потом вдруг рокировал его в длинную сторону, именно туда, где белые пешки уже начали штурм.

Увод короля под огонь вражеских батарей представлял собой решение не только отважное и неожиданное для Спасского, но и весьма дальновидное и расчетливое. Потому что очень скоро черные воздвигли на ферзевом фланге непреодолимый пешечный заслон и полностью забетонировали убежище короля, в то время как на противоположном фланге открытая линия была кровоточащей раной в позиции белых.

Петросян был в своей стихии! Любопытно, что жрецы пресс-бюро в этот вечер не только не угадывали ходов чемпиона, но и давали им противоречивые оценки. Кажется, только один ход Петросяна вызвал единодушную, хотя и бурную реакцию — 17-й, которым он в сочетании с другими маневрами наглухо закупорил ферзевый фланг. Многие гроссмейстеры немедленно осудили этот ход, увидев в нем только стремление чемпиона запереть позицию и, стало быть, держать курс на очередную ничью.

Даже прозорливый Таль и тот не сразу разгадал дальний прицел чемпиона. Таль в этот момент ждал вызова по телефону и сидел в сторонке от шумевших гроссмейстеров.

— У кого лучше? — спросил я.

Бросив взгляд на демонстрационную доску и увидев только что сделанный Петросяном ход, Таль ответил:

— Теперь у Спасского!

Вот насколько прочно укоренилось мнение, что чемпион мира любой ценой будет избегать тактических переживаний и стремиться только к ничьей! Даже когда Петросян, обезопасив своего короля, отдавал, по существу, последние распоряжения «по дому» перед началом генерального сражения, и тогда в его действиях видели только стремление к спокойному существованию.

Но иллюзии были развеяны очень быстро! Спустя всего несколько ходов фигуры черных обрушились на растерзанный королевский фланг белых. Это было торжество стратегии Петросяна. А потом он пожертвовал ладью за коня и бросил в бой все до одной пешки в центре и на королевском фланге, которые шли вперед сплошной стеной, сметая все на своем пути. Это было торжество тактики Петросяна.

Белые фигуры были смяты и откинуты пешечной лавиной, и король, брошенный на произвол судьбы, остался один в томительном ожидании неизбежного нашествия черных пехотинцев, продолжавших рваться вперед. Когда партия откладывалась, Петросян записал ход, которым черный конь приносил себя в жертву, но зато при этом уходила из боя единственная белая пешка, которая как фиговый листок прикрывала наготу своего короля. Оказавшись лицом к лицу с вражеской цепью, король белых объявил о своей капитуляции…

Седьмая партия произвела сильное впечатление глубиной, цельностью, естественным и логическим сплетением стратегии и тактики.

Сам Петросян оценил ее впоследствии как лучшую в матче.

— Она демонстрирует мои творческие воззрения: ограничение возможностей соперника, стратегия игры на всей доске, окружение и постепенное сжимание кольца вокруг неприятельского короля.

В то же время седьмая встреча послужила Спасскому серьезным предупреждением. Уже по этой партии он мог, наверное, понять, что у него нет скрытых дополнительных ресурсов в тактическом единоборстве, как до матча мог думать он сам и как думали многие другие.

— Вас считают крупнейшим стратегом, а этот матч показал, что вы блестяще владеете тактикой. Не явилось ли это главным сюрпризом матча? — спросили потом Петросяна журналисты.

— Лично я никогда себя плохим тактиком не считал, — последовал ответ, скромный, сдержанный, но до краев полный затаенной гордости. Второе «я» Петросяна было очень довольно собой.

Как показали дальнейшие события, Спасский не внял предостережению. Да и в самом деле, из-за одной партии трудно было, наверное, покончить с радужными иллюзиями, тем более что их разделяло много весьма компетентных эрудитов!

Прежде чем расстаться с седьмой партией, мы должны еще задуматься над тем, почему Петросян записал ход, которым он жертвовал коня? Ведь были у него и другие, более спокойные, возможности завершить партию тем же результатом?

Вопрос этот вовсе не такой малозначительный, как может показаться на первый взгляд. И после матча я задал его чемпиону мира.

— Жертва коня была самым энергичным, самым решительным, и, стало быть, самым лучшим продолжением, — последовал ответ.

— А эффект? — продолжал допытываться я. — Не было ли тут затаенного желания сыграть не только решительно, но еще и красиво?