Альбер Бенсуссан - Гарсиа Лорка

Для Лорки роза неизменно «ищет иного»; он повторяет это трижды, как рефрен, в своей «Касыде о розе». Весь этот цикл объединен, по сути дела, одной-единственной темой, темой смерти, — это продолжение мотивов бесплодия души, это образ «горького корня», пронизывающего собой весь «земельный надел» лорковской поэзии последних лет. И он взывает теперь, в другой «Касыде», к спасительной руке, к «невозможной руке»:

Нужна мне лишь эта рука —она пусть свершит мне помазаньена белом одре агонии.Нужна мне лишь эта рука,что смерти моей придержит крыло.

Всё сказано. И всё изжито. Поэту остается, в конце этого 1935 года, за несколько месяцев до смерти, написать лишь несколько «Сонетов о тайной любви». Эти поэмы, вероятно, посвященные самому дорогому другу со времен «Ла Барраки», Рафаэлю Родригесу Рапуну, были в большинстве своем похоронены во рву вместе с ним: он сражался в рядах республиканцев и стал одной из жертв гражданской войны. 11 сонетов были найдены и опубликованы по прошествии немалого времени после гибели поэта. Заголовок для этого собрания заново обретенных сонетов был определен уже задним числом, но был бы вполне одобрен самим Лоркой, который создавал их в духе одного из самых эротичных из испанских поэтов-мистиков, Сан-Хуана де ла Крус: тот воспевал любовь христианской души к своему Создателю на манер любовной песни — что явно восходило к библейской «Песни песней» царя Соломона. Воспевал совсем так же, как и в наши дни, каждую пятницу вечером, поет в синагоге иудейская душа, встречая «Невесту Шаббат»:

В темной этой ночи,вся в любовном горенье, —выйду я незаметной —о, мое приключенье! —из спящего дома — к нему.[…]На расцветшей груди у меня,для него одного лишь хранимой,он уснет, ласкаемый мною,в трепетании листьев кедровых.

Не мог Федерико оставаться равнодушен к этим стихам: они так много говорили его душе, созданной для любви! И поэт представил себя в них в женском образе. Совсем нетрудно сопоставить строки из «Живого факела» великого испанского мистика, воспевшего «нежное касание» и «ласкающую руку», — со стихами его далекого потомка. И всё же пустынная душа Лорки очень далека от щедрой открытости его великого предшественника: в последних стихах он смог поведать лишь о «ночи души, навсегда омертвелой». Он слишком далек от умиротворяющей ласки Возлюбленного (только христианская душа может беззаветно предаться в любящие руки своего Создателя) — вместо нее в его душе звучит лишь «тихий голос тайной любви», зияет «живая язва», «жалит горькая игла» — и потому «цвет ее задушен». Последняя из этих сохранившихся поэм — это исполненная бесконечной скорби жалоба о неразделенной любви:

Твой отказ на безмолвные мольбыпотонет когда-нибудь в смерти,следа не оставив в трепещущей плоти.

Таким было последнее слово поэта. Его «трепещущая плоть» предстанет вскоре перед расстрельной командой и умрет обездоленная, омертвевшая еще при жизни — бросая упрек тому единственному тайному свидетелю, кто «видеть мог, как гибли мои цветы»…

ПОСЛЕДНИЕ ОГНИ РАМПЫ: ЦВЕТ ОДИНОКИЙ, ЦВЕТ ОПАВШИЙ

Я хотел бы спать тем сном ребенка, чье сердце рвалось в открытое море.

Двенадцатого декабря 1935 года в театре «Principal Palace» в Барселоне состоялось представление последней пьесы Лорки — «Донья Росита, девица, или Язык цветов». Это пьеса о том, как проходит время, опустошая человеческую жизнь, — излюбленная тема Лорки, но она достигает здесь, несмотря на явно фривольный оттенок сюжета, — особой глубины. Даже не претендуя, по видимости, на эту глубину, почти порхая, Лорка открывает нам свое сердце и сбрасывает покров со своей экзистенциальной тоски, прибегая при этом всего лишь к «языку цветов», шуршанию одежды и трепетанию веера.

Действие происходит в Гренаде в конце XIX века, но приход нового века уже ощущается во втором акте и вполне очевиден — в третьем. Замысел пьесы возник на основе одной французской книжки, которую друг Федерико, Хосе Морено Вилья, дал ему почитать еще в бытность их в студенческой «Резиденции». Это было пособие по ботанике, посвященное различным сортам роз, один из которых, Rosa mutabile, характеризуется особой недолговечностью (она цветет всего лишь один день) — откуда и ее название. Это природное явление должно было произвести сильное впечатление на поэта, который увидел в нем символ человеческой жизни, подобный загадке Сфинкса, которую разгадал Эдип: утром — расцвет, в полдень — зрелость, к вечеру — увядание и смерть. Лорка развернул этот образ в стихотворение из двадцати строк восьмисложником: это стихотворный размер, традиционный для испанской поэзии:

Раскрывшись на восходе дня,она всегда красна, как кровь.Ты не коснись ее росы —Обжечься можешь невзначай.А в полдень, полностью раскрыта,тверда она, как тот коралл, —и солнце, наклонясь, глядит,любуясь на ее красу.Вот птицы стали петь в ветвях,и вечер близится уже, —он никнет, как цветок фиалки, —и роза так бледнеет, словнопокрылась солью вдруг морской.Когда же ночь спустилась долу,блестит металлом рог луны,и звезды смотрят с высоты,и ветер тихо опадает, —тогда на грани темнотыона смертельно увядает.

Несмотря на внешнюю легкость этой поэмы, обращает на себя внимание ее элегическая тональность — мотив уходящего времени, навевающий печаль: пора собирать пожитки и покидать эту жизнь, окрашенную предчувствием конца света (за что критики не раз упрекали и Чехова, особенно по поводу его «Вишневого сада»).

Росите 20 лет в начале пьесы, 35 — во втором акте и 45 — в третьем. Никогда прежде Лорке не удавалось с такой остротой и драматизмом изобразить «утечку» времени. Неужели ощущал он себя таким старым и покинутым в свои 37 лет? Совершенно очевидно, что Росита — это он сам, лишенный привязанностей, обделенный радостями любви, не имеющий потомства (мы узнаем здесь его «Йерму» или «Башмачницу» — да и вообще весь его театр), его неизбывное одиночество и, вероятно, предчувствие близкой смерти. Всё это он носил в глубинах своей души и выплеснул наружу посредством этой пьесы, на первый взгляд столь поверхностной и игривой (ей дан подзаголовок «Язык цветов»). Отметим, что эта пьеса была сыграна еще отдельно для флористов Барселоны, которые 22 декабря стеклись в театр со всех уголков города с огромными букетами цветов. Удивительный факт, и если учесть, что это представление, в самом конце 1935 года, было последним представлением пьесы Лорки в Испании, незадолго до его гибели, то вся эта цветочная процессия могла быть воспринята, задним числом, как похоронные почести поэту. Да и в самой пьесе всё говорило о неизбежном конце…