Джордж Бьюкенен - Моя миссия в России. Воспоминания английского дипломата. 1910–1918

Поэтому неудивительно, что падение старого режима было встречено со вздохом облегчения, что революция распространилась из Петрограда в Москву, из Москвы в Киев и далее по всей империи. Но народ устал не столько от императора, сколько от самого режима. Как заметил один солдат в первые дни революции: «Да, у нас должна быть республика, но во главе ее должен стоять хороший царь». Император и православная церковь, главой которой он был, по-прежнему были важными символами политических и духовных пристрастий массы российских крестьян. Он был для них «батюшкой», который олицетворял в их глазах Россию и был единственным связующим звеном между крестьянами Сибири и Украины, между Кавказом и северными провинциями. И тот день, когда эта связь порвалась, стал черным днем для России, поскольку он оставил после себя пустоту, которая так и не была заполнена. Можно ли было это предотвратить? Я думаю, можно, будь он в Царском Селе, когда началась революция, или вернись он туда сразу же после ее начала. Даже в понедельник, 12 марта, он еще мог спасти положение, придя в Думу и провозгласив конституцию. Недоверие к императрице могло стать главным препятствием в решении этого вопроса, и Дума могла настаивать на раздельном проживании супругов – условии, на которое император никогда бы не согласился. А получилось, что он уехал из Ставки только в ночь на понедельник. Когда в среду он послал из Пскова телеграмму с предложением конституции, Дума уже утратила контроль над ситуацией и было уже поздно. После этого у него оставалось только два пути: либо отречься от престола, либо, даровав конституцию, обратиться за поддержкой к войскам. На фронтах разложение войск не зашло еще так далеко, как в тылу, и престиж императора был среди них по-прежнему высок. Но такое обращение, если бы оно имело успех, означало бы гражданскую войну перед лицом врага, и поэтому император предпочел отречься – решение, о котором он, по словам господина Жильяра, пожалел, когда, будучи в Тобольске, узнал, насколько деморализовала войска большевистская пропаганда.

В своем прощальном приказе, с которым он обратился к войскам в тот день, когда в последний раз уезжал из Ставки – Временное правительство наложило запрет на его публикацию, – император проявил себя с лучшей стороны. Все личные соображения он отбросил, все его помыслы сосредоточились на его стране, его союзниках и на доведении войны до победного конца.

Вот его слова:

«В последний раз обращаюсь к вам, горячо любимые мною войска. После отречения Мною за себя и за сына Моего от Престола Российского власть передана Временному правительству, по почину Государственной думы возникшему. Да поможет ему Бог вести Россию по пути славы и благоденствия. Да поможет Бог и вам, доблестные войска, отстоять нашу Родину от злого врага.

В продолжение двух с половиной лет вы несли ежечасно тяжелую боевую службу, много пролито крови, много сделано усилий, и уже близок час, когда Россия, связанная со своими доблестными союзниками одним общим стремлением к победе, сломит последнее усилие противника. Эта небывалая война должна быть доведена до полной победы. Кто думает теперь о мире, кто желает его, тот – изменник Отечества, его предатель. Знаю, что каждый честный воин так мыслит.

Исполняйте же ваш долг, защищайте доблестно нашу великую Родину, повинуйтесь Временному правительству, слушайтесь ваших начальников, помните, что всякое ослабление порядка службы только на руку врагу.

Твердо верю, что не угасла в ваших сердцах беспредельная любовь к нашей великой Родине. Да благословит вас Господь Бог и да ведет вас к победе святой великомученик и победоносец Георгий».

Может ли кто-нибудь, прочитав приказ, написанный в ту минуту, когда он лишился своего высокого положения и был арестован, поверить, как того хотят его хулители, что император был лицемерен?

Если и было у него, как утверждают некоторые, предчувствие грядущих бед, он переносил несчастья и страдания с удивительным мужеством и стойкостью. Глубоко верующий человек и фаталист, он всегда был готов принять все, что пошлет ему Бог. Как иллюстрацию его образа мыслей я могу привести эпизод, рассказанный Извольским в своих «Воспоминаниях». Дело происходило весной 1906 года, и Извольский, который был тогда министром иностранных дел, приехал в Петергоф, где в то время пребывал двор, с обычным еженедельным докладом императору. Как раз в это время в Кронштадте вспыхнули серьезные волнения – протест против недавнего роспуска Думы, и между крепостью и флотом шла перестрелка. Хотя канонада продолжалась в течение всей аудиенции, император следил за докладом с величайшим вниманием, как будто ничего необычного не происходило, и обсуждал с ним наиболее важные моменты. Когда, по окончании доклада, император поднялся и посмотрел в окно в направлении Кронштадта, Извольский не удержался от вопроса: как он может быть так спокоен в тот момент, когда на карту поставлена судьба династии? Император, повернувшись к нему, ответил – привожу ответ его величества, как он дан у Извольского, и это будет подобающий итог, подводящий конец его правлению: «Если вы меня видите столь мало взволнованным, то это потому, что я питаю твердую, абсолютную уверенность, что судьба России, моя собственная судьба и судьба моей семьи находится в руках Бога, поставившего меня на то место, где я есть. Что бы ни случилось, я склонюсь перед его волей с сознанием того, что у меня никогда не было иной мысли, чем служить стране, которую он мне вверил».

Глава 25

1917

Наше признание Временного правительства. – Меня обвиняют в том, что я способствовал русской революции

Пока еще оставался шанс, что великий князь Михаил Александрович будет признан в качестве регента или императора, я попросил разрешения признать любое правительство, которое будет установлено, de facto, что способствовало бы укреплению его авторитета, и такое разрешение было мной получено. Разговаривая с Милюковым, который занял пост министра иностранных дел, я всеми силами старался его убедить оставить великого князя Николая Николаевича на посту главнокомандующего, поскольку он обладал необходимыми качествами для того, чтобы поддержать дисциплину в армии. После того как великий князь Михаил отрекся от престола, единственно возможной политикой стало укрепление позиций Временного правительства в его борьбе с Советом. Последний разрушал армию социалистической пропагандой, и хотя большинство его членов высказывались за продолжение войны, но группа крайне левых депутатов требовала заключения мира любой ценой. Поэтому, на мой взгляд, было необходимо как можно скорее признать Временное правительство, но когда 18 марта Милюков поставил передо мной этот вопрос, я сказал ему, что прежде, чем поступить в соответствии с уже полученным мной распоряжением, я должен убедиться, что новое правительство готово вести войну до конца и восстановить дисциплину в армии. Милюков дал мне такие заверения, добавив, однако, что правительству приходится действовать осторожно, принимая во внимание экстремистов, и что его собственное положение довольно затруднительно. Его подозревают в том, что он поддерживал притязания великого князя Михаила на престол, и он должен пойти на уступки или уйти. Какой из вариантов, спросил он, я бы предпочел? Первый, без колебаний ответил я.