Кристоф Рехаге - Самый большой дурак под солнцем. 4646 километров пешком домой

– Череп?! Как тебе это удалось?

– Як лежал мертвый на берегу озера. Я отрезал ножом его голову, отделил от нее мясо и закопал.

– Наверное, это была тяжелая работа!

– Да, голова была большая! – Он показывает руками нечто большое. – Но, когда я вернулся туда через несколько месяцев и снова выкопал ее из земли, череп стал таким чистым, что я смог подвесить его на тележку.

Выражение моего лица его веселит:

– Теперь он висит в Нинбо, на доме моей матери. С тех пор я ищу еще один такой же череп.

– Но зачем?!

– Не знаю. Когда у меня появился один, то я тотчас захотел второй.

Тишина. Он предлагает мне выпить воды из своей бутылки, но я отказываюсь. Я предпочитаю пить из своей. Я знаю, что он наливает ее из рек и ручьев, у нее легкий зеленоватый оттенок.

– Она же кипяченая, – говорит он и с удовольствием делает глоток, – кроме того, в этих местах очень хорошая вода. И жирные крысы.

– Крысы?

– Ты разве не видел их норы? Завтра я покажу тебе парочку. – Он ухмыляется. – И если у тебя хватит смелости, я научу тебя их ловить!

На следующее утро, когда мы покидаем лагерь, весь мир погружен в голубоватую дымку. Гоби в одеяниях подводных тонов, под ногами галька. Кажется, что наш путь проходит по морскому дну.

Мы делаем остановку в небольшом оазисе. Нас встречают бородатые мужчины в белых головных уборах, они радушно раскидывают руки, приглашая нас в гости. Я спрашиваю, относятся ли они к народу хуэй, но они оказываются представителями дунсяна. Монголы-мусульмане, уточняют они. Они представляются хранителями мавзолея Увайси и очень удивляются, что я не знаю, кто это.

– Увайси-а, – восклицают они, – один из посланников пророка!

Мы сидим под зеленой крышей из виноградных лоз. На столе лежит лаваш, один из мужчин за столом держит на руках малыша, и тот хитро поглядывает на меня. Учитель Се разместился со своей тележкой на поляне между деревьями. Он предпочитает читать и писать стихи, чем слушать о мертвых мусульманах.

Я же пью чай и слушаю. Мне рассказывают, как пророк отправил троих друзей в Китай. Они должны были проповедовать ислам в империи Тан. Но путь по дорогам Шелкового пути оказался длинным и трудным: первый из трех умер в горах к северу отсюда, а вторым был как раз Увайси, останки которого хранятся здесь. Третьему удалось пройти в глубь страны, он добрался до портового города Гуанчжоу и основал там мечеть. Таким вот образом в Китай и пришел ислам.

Я вспоминаю монаха Сюаньцзана. Трое мусульман шли по Великому шелковому пути почти одновременно с ним. Но он шел на запад в поисках старых учений, они направлялись на восток, проповедовать новые.

Когда три часа спустя мы продолжаем свой путь, на лице учителя Се ясно читается облегчение. Ему больше нравится быть на природе, чем среди людей. Мы тащим за собой тележки. Пустыня затянута голубоватой дымкой, стоит тишина. Он указывает мне на холм, пестрящий крысиными норами, я спрашиваю его о методах отлова. Учитель высоко приподнимает одну бровь и изрекает:

– Надо быть находчивым!

Однажды его застало наводнение, когда он шел через пастбище в Монголии. Ему удалось спастись, забравшись на возвышенность, и оттуда он наблюдал, как мир вокруг покрывался водой.

– В первый день мне было страшно, – признает он, смеясь.

Тогда он еще носил рюкзак. Скоро у него закончились все припасы. Он питался окружавшей его водой и корнями растений. А потом он вдруг вспомнил, что ему сказал врач перед операцией на сердце: или он не встанет с операционного стола, или проживет сто лет.

– Понимаешь? – смеется он. – Небо не могло мне послать смерть от наводнения, потому что мое время еще не пришло.

– И как долго ты просидел там взаперти?

Он поднимает руку вверх и прижимает большой палец к остальным, так, что получается форма клюва.

– Семь дней? – переспрашиваю я, так как и язык жестов может иметь разные значения в зависимости от диалекта.

Он кивает:

– Целую неделю.

– И что же ты делал все это время?

– А что мне было делать? Я пел песни.

Мы идем по грунтовой дороге. Наши шаги приятно шуршат, колеса тачек тихо жужжат. Вдруг до меня доносится аромат злаков, вскоре вдали появляются поля. Мы приближаемся к оазису.

– Люди часто спрашивают меня, не одиноко ли мне, – говорит учитель Се, – и знаешь, что я им отвечаю?

Он смотрит на меня блестящими глазами:

– Я задаю им ответный вопрос: не одиноки ли они сами? Почему они задают мне такие вопросы? У меня же есть целый мир. Я разговариваю с растениями и животными, цветы смеются вместе со мной, а маленькие птички мне подпевают. Почему я должен быть одиноким?

Я смеюсь и стараюсь выглядеть так, как будто и у меня все так же.

Этим вечером мы проходим мимо гостиницы посреди пустыни.

– Давай снимем комнату! – радостно восклицаю я.

Но учитель Се качает головой:

– Пожалуйста, ты снимай, но я предпочитаю ночевать здесь.

– Тогда я с тобой.

Он останавливается и показывает на гостиницу:

– Но разве ты не хочешь переночевать там?

– Да, но так не пойдет.

– Почему же?

– Я не могу спать в постели, когда ты рядом лежишь в своей тележке.

– Почему?

Я задумываюсь.

– Тогда я буду казаться себе плохим другом.

Он серьезно на меня смотрит, потом громко смеется:

– Маленький шельма, ты всегда все так усложняешь! Это же совсем просто: ты хочешь спать там, потому что тебе там удобнее и ты сможешь зарядить свои электроприборы, а я хочу спать в своей тележке, потому что это мой дом.

Я пытаюсь возражать, но он лишь отмахивается:

– Сейчас ты пойдешь туда, а я поищу себе здесь место. Завтра мы снова встретимся.

На следующий день мы встречаемся на улице и кричим друг на друга.

– Ты не понимаешь! – ревет учитель Се, а я возражаю, что я как раз хорошо понимаю.

Вокруг нас ничего, кроме пыльного зноя, а асфальт такой горячий, что стал мягким и липким, солнце поджаривает нас, а мы орем друг на друга.

Речь, видите ли, идет о патриотизме.

– Ляйке! – восклицает учитель Се возмущенно. – Мы, китайцы, любим нашу страну! Это просто факт!

– Да? И о какой же стране идет речь? Внутренняя Монголия входит в нее, а Внешняя Монголия не входит? Это значит, вы стоите на границе и любите только одну сторону, а другую не любите? Но это же полная чушь!

– Каждый народ любит свою страну!

– Можно любить родную деревню, или горы, пустыни или море, но не что-то искусственное вроде страны!

– Мы ВСЕ это любим!

– Нет! Вы только так говорите, а потом засоряете свою страну мусором, сносите старинные здания и сбиваете на улицах своих сограждан! И при этом вы делаете вид, как будто все прекрасно!

Он останавливается. Я обильно потею и все думаю, какого жару добавляет палящее солнце в наш спор.