Алексей Ботян - Александр Юльевич Бондаренко
Остановимся и сделаем маленькую паузу. Тут ведь дело не только в том, что человек по своему характеру к себе располагал, но и сказывался его высокий профессионализм. Разведчик должен входить в доверие, вызывать у людей симпатию и — чего греха таить, служба такая! — заставлять их в той или иной степени нарушать правила или, скажем так, ненадлежащим образом выполнять свои служебные обязанности. А как же иначе разведчик добывает секретную информацию и вербует агентов? Прежде всего, располагает к себе интересующий его «объект», постепенно входит в доверие, а затем уже мастерски этим пользуется…
Вот и Ростислав Михайлович считает, что Ботян был, как он выразился, «рыбак очень хитрый»: «Он, когда ездил в ГДР на рыбалку, всегда брал с собой пистолет. А там же очень много дичи. Он едет — и косулю хлоп! Бросит в багажник. Немцы спросят, говорит: „Да машина сбила, я же не мог не взять!“ Юзбашян ему: „Ещё раз пистолет возьмёшь!..“ Он: „Я для самообороны! На всякий случай…“».
С тем, что её папа был, скажем так, очень непрост, согласна и Ирина Алексеевна. Рассказала, что несколько лет назад, когда они были в Белоруссии, то ходили на рыбалку, и Алексей Николаевич поймал немного какой-то мелочи. А на обратном пути встретили мужичка, который нёс хороших карасиков или что-то подобное. Ботян сразу сориентировался, купил у него всю рыбу и потом с гордостью говорил, что это он сам поймал.
А вот ещё одна легенда, которую рассказывает Ирина Алексеевна: «У него был друг из Питера, тоже заядлый рыбак. И они поймали щуку, метра полтора, старую-престарую, которую привезли домой, просто чтобы показать. Она жила у нас в ванне дня четыре. Мама сказала: „Нет, я ничего с ней делать не буду“, — и есть фотография, где они её выпускают. По Представительству в Берлине тогда ходила шутка: „Как, Ботян выпустил рыбу?! Такого быть не может!“ Иногда — и даже часто! — мама объявляла забастовку, говорила: „Чистить рыбу не буду! Я на неё смотреть не могу!“».
В общем, как кажется, всё было хорошо, легко и весело.
Но вот о чём стоит задуматься: если Алексея Николаевича «держали» в ГДР семь лет, свыше всяких сроков (и ведь понятно, что без всякого «блата»!), то, значит, работал он очень результативно. Если же при этом о его работе нам ничего не известно, то, значит, и противник остался в полнейшем о ней неведении. Для разведчика — лучший вариант! Особенности этой профессии: как правило, известными становятся те разведчики, которые проваливаются по тем или иным причинам. А самые-самые лучшие даже награды свои надевать не имеют права…
Ирина Алексеевна говорит: «Там хорошая жизнь у них была! Конечно, работали много, очень много, но и отдыхать хорошо отдыхали. Друзья к нам часто приходили. Хорошо сочетали работу с отдыхом. Собирались на праздники всем коллективом… И вообще, они тогда ещё молодыми были!»
Впрочем, порой ведь и молодые ни работать, ни отдыхать не умеют.
В 1972 году командировка Ботяна в конце концов завершилась. Он считал, что должна завершиться и служба — всё-таки ему было уже 55 лет, армейских полковников в таком возрасте увольняли в запас.
Кстати, у кого-то в кадровых органах, где любят «блюсти букву закона», было желание отправить Ботяна на покой ещё раньше: в то время старались отправлять в запас сотрудников, не имевших соответствующего высшего образования, чтобы, так сказать, открывать дорогу молодым и образованным. А ведь те, которые были немолоды и не слишком образованы, в подавляющем своём большинстве прошли Великую Отечественную войну, имели уникальный боевой и оперативный опыт. Именно по этой причине, когда кадровики пытались «наложить лапу» на Ботяна, непосредственные руководители решительно вставали на его защиту и говорили, что лишиться такого ценного и опытного сотрудника никак нельзя! Они ведь и сами прошли в то же самое время «партизанскую академию», поэтому не только понимали оперативную ценность Алексея Николаевича, но и горой стояли за «своего человека», фактически — боевого товарища.
Это определило и дальнейшую судьбу Ботяна.
Алексей Николаевич вспоминал: «Вернулся я сюда и сказал руководству, что мне пора на пенсию — мол, я оперативный работник, своё выслужил… „Куда тебе на пенсию? Пойдёшь в 13-й отдел. Отдел боевой!“ — отрезало руководство. Вот и проработал я здесь ещё длительное время».
«Он вернулся и работал в том подразделении, которое соответствовало его фронтовому, военному опыту, — уточняет Михаил Петрович. — В основном там был народ, прошедший партизанское движение…»
Довольно скоро на месте 13-го отдела «был организован отдел „В“ ПГУ КГБ при СМ СССР, который в отличие от 13-го отдела имел более широкую организацию… В функции отдела кроме непосредственного проведения террористических актов входили сбор информации о военно-стратегических объектах НАТО, подготовка чрезвычайных планов, которые предусматривали диверсии в различных коммунальных службах, на транспорте, на объектах связи и управления в зарубежных странах в случае начала войны или возникновения кризиса, способного привести к войне…»[301]
Несколько позже по известным обстоятельствам, о которых рассказывать можно долго, а информацию теперь найти несложно, в Центре произошла очередная реорганизация.
«В 1976 году функции отдела „В“ были возложены на 8-й отдел (прямые действия, диверсии) управления „С“ (нелегальная разведка) ПГУ КГБ… 8-му отделу подчинялась Группа специального назначения „Вымпел“, созданная по решению Политбюро ЦК КПСС 19 августа 1981 г.»[302].
Кстати, просто умиляет оценка отдела «В», данная в книге «Первое управление» небезызвестным бывшим генерал-майором Олегом Даниловичем Калугиным: «Одно из наиболее shadowy (это слово переводится как „тёмный“, „смутный“, „неясный“, „мрачный“. — А. Б.) подразделений КГБ — Отдел „В“ — задачей которого была подготовка чрезвычайных планов террористических актов и диверсий на случай войны»[303].
Генерал-майор Дроздов, имевший ко всем этим подразделениям непосредственное отношение, был гораздо менее категоричен:
«Наше управление не решало каких-либо вопросов, связанных с террористической деятельностью. Всё, что опубликовано в последние годы за рубежом о причастности 8-го отдела Управления „С“ к терроризму — не более чем свободный полёт фантазии авторов.
После окончания Великой Отечественной войны в течение ряда лет подразделения спецназначения бывшего IV Управления МГБ СССР, действовавшие в тылу противника и против оставшихся в живых бандитов и пособников нацистов, были свёрнуты.
