Хадлстон Уильямсон - Прощание с Доном. Гражданская война в России в дневниках британского офицера. 1919–1920

Несомненно, вести обо всем этом производили отрицательный эффект на боевой дух отступавших групп казаков и Добровольческой армии, которые стекались в Новороссийск под непрерывным давлением красных кавалерийских корпусов. Помимо этого, толпы беженцев уже пытались войти в город и поглощали запасы продовольствия сразу же, как только они высаживались на причалы, и мешали передвижению войск. Вестибюли всех гостиниц были полны спавших на полу людей, а продукты заканчивались, и городские толпы бандитов нападали на магазины и даже приставали к беженцам.

Было ясно, что ничто не может спасти Деникина и его силы, и оставалось лишь принять все возможные меры для защиты эвакуации его беженцев, складов и войск позади линии обороны Новороссийска, на которую британцы затратили столько хлопот. Был вызван на помощь Королевский военно-морской флот.

19 марта красные взяли Крымск, и, поскольку всякое дальнейшее сопротивление вокруг Новороссийска прекратилось, наши вагоны были подогнаны к причалу, и в штабе миссии начались совещания по плану немедленной эвакуации.

Глава 19

Новороссийск, когда на него обрушился поток беженцев и разбитых полков, превратился в огромный лагерь несчастных голодных людей, приводящих местное население в ужас. Деникин был бессилен и даже ежедневно подвергался риску захвата, когда его поезд медленно пробивался через море людей, лошадей и машин. Во время долгого отступления погибло свыше 200 000 мужчин, женщин и детей от тифа и обморожения, целые поезда, включая их команды, умирали от лихорадки и холода.

Теперь эти огромные орды народа (причем некоторые из них долго брели через метель) вливались в Новороссийск, еле передвигая ноги, лишенные сил и слишком сломленные, чтобы сделать хотя бы попытку сопротивления. Те, кто пытался хоть что-то сделать, терялись в море раненых, больных и беженцев.

Стоял ледяной холод, яростный сильный ветер с берега пронизывал до костей эти голодающие чучела. Корабли были покрыты льдом, и шторм проносился сквозь жалкие укрытия беженцев, иногда даже снося вагоны с рельсов. Во всех углах валялись трупы, а госпитали в это время осаждали больные, замерзшие и голодные люди, для которых ничего нельзя было сделать, так что пораженные тифом люди оставались лежать там, где упали. Один русский полковник пролежал две недели в серванте, куда он забрался, когда заболел.

Тиф пожинал смертоносный урожай, и люди, жившие доселе в огромных домах, сейчас существовали в нищенских подвалах без каких-либо простейших удобств и санитарии, а в это время безразличные к этому люди ходили в отталкивающего вида кафе, которые расплодились для того, чтобы освободить их от последних денег.

Все были в отчаянии, потому что понимали, что, когда уйдут британцы, уже некому будет защищать их от сабель кавалерии Буденного. В заливе британские и французские военные корабли Empress of India и Waldeck-Rousseau посылали снаряды в направлении дорог, по которым приближалась красная конница, и удары пушек проносились по городу, действуя на барабанные перепонки и сотрясая стекла в окнах домов.

Вся прибрежная полоса была переполнена людьми, телегами и животными – целые семьи на коленях молились о помощи, вышли преступники из подполья и, пользуясь суматохой, охотились на престарелых и беззащитных. Воцарилась полная деморализация.

Каждая улица с ее заколоченными окнами магазинов была забита телегами, детскими колясками и ручными тележками, поскольку торговцы пытались довести свои товары до пристани, надеясь где-нибудь там снова приступить к своему делу. Солдаты выбрасывали ранцы, а офицеры срывали погоны, потому что красные были одержимы ненавистью к этим символам привилегий, и им доставляло удовольствие прибивать погоны гвоздями к плечам их обладателей, когда в руки попадали офицеры (некоторые в отчаянии стрелялись), а в это время толстые купцы предлагали чемоданы полные бумажных рублей за шанс на проезд. Молодые девушки всеми силами старались сочетаться браком с англичанами – не из-за любви, а чтобы выбраться из страны в качестве британских подданных, – и некоторым действительно это удавалось, при условии расстаться сразу же, как только окажутся в безопасности. Обезумевшие отцы предлагали деньги британским солдатам за женитьбу на их дочерях, а молодые девушки – некоторые высокого происхождения – торговали своим телом, чтобы заработать денег на плату безжалостным хапугам – капитанам барж и владельцам небольших судов за проезд свой и своей семьи. И неизменно, даже если они зарабатывали эти деньги, цены подскакивали, потому что и другие тоже требовали себе мест, и некоторые девушки кончали с собой.

Это был больной, доведенный до отчаяния и ужаса город, где толпы людей тут же набегали в каждую точку, где, как им казалось, могла теплиться надежда на безопасность и эвакуацию. Среди лошадей, верблюдов, вагонов и припасов они воздевали руки к хозяевам кораблей, зная, что единственной альтернативой эвакуации является смерть, когда придет большевистская кавалерия. Они даже пытались силой пробиться на борт кораблей, а когда терпели неудачу, то просто уступали холоду и отчаянию в оцепенелом молчании, с пустыми глазами, сворачивались калачиком на своих пожитках, потому что все надежды были утрачены, желание жить давным-давно исчезло.

В тот вечер, как мы приехали в Новороссийск, я услышал, что из Константинополя приехал генерал сэр Том Бриджес, в чьей дивизии я служил во Франции. Это был человек с сильным характером, и это он во время отступления из Монса в 1914 г. собирал измотанные войска свистулькой и игрушечным барабаном, купленным в бельгийской деревенской лавке. И он сказал мне, что мы должны выбираться из трудного положения так элегантно, как сможем, и что только небольшой остаток миссии отправится в Крым, где генерал Врангель, принявший ныне командование, надеялся перегруппировать весь состав и запасы, которые можно эвакуировать из Новороссийска.

Деникин полностью утратил контроль над своими разбросанными силами и в результате потерял поддержку как военных, так и гражданских элементов населения. Он фактически сам чуть ли не оказался пленником под Новороссийском, когда его поезд почти налетел на красные войска. Он явно проиграл, но это был храбрый человек, и все, кто его знал, испытывали к нему высочайшее уважение за его целеустремленность и за прямолинейный, пусть и неудачный, метод воплощения цели в жизнь. Он уже уехал, обвиняемый теми, кто не поддерживал его, в дезертирстве и трусости.

Холмен день и ночь трудился над тем, чтобы сдержать британское обещание помочь тем, кто трудился и сражался вместе с нами, но вскоре он уехал для отчета в Константинополь, и с Босфора прибыл батальон шотландских стрелков для защиты британского персонала, и с той же целью в гавани стоял мощный отряд военных кораблей. Управление городом находилось в руках русского военного губернатора и командира крепости, но они были на ножах, так что сделано было очень мало, и среди тех, кто лихорадочно пытался составить планы укрепления города и его же эвакуации, был и один английский полковник.