Андрей Жуков - Барон Унгерн. Даурский крестоносец или буддист с мечом

Присоединившемуся к дивизии енисейскому казаку К. И. Лаврентьеву барон Унгерн обрисовал задачи своего отряда со свойственными ему четкостью и краткостью: восстановление монархии в лице Михаила Александровича, нещадная борьба с коммунистами до уничтожения не только их, но и их семейств… «Мой выход, — говорит (Унгерн — А. Ж.), — с востока связан с несходством моих взглядов с оставшимися генералами, которые начали «розоветь», это мне не по пути». Обратим внимание на эти слова Унгерна: действительно, ряд заслуженных белых генералов и высших офицеров, принимавших участие в войне с красными едва ли не с начала 1918 года, стали почти в открытую наводить мосты для переговоров с победителями. Еще в декабре 1919 года произошло вооруженное выступление против власти Верховного правителя адмирала А. В. Колчака в Новониколаевске, где стояли части бывшей Сибирской армии. Выступление возглавил полковник А. К. Ивакин, выпустивший воззвание с требованием прекращения Гражданской войны и пытавшийся арестовать командующего 2-й армией генерала С. Н. Войцеховского. По счастью, в события вмешались бойцы одного из полков Польской дивизии во главе с полковником И. О. Рымшой, которые, оставаясь верными адмиралу А. В. Колчаку, сумели прекратить ивакинскую авантюру. Мятежный полковник сдался и был расстрелян. Следует отметить, что польские национальные части, воевавшие против красных на Восточном фронте (несмотря на все многовековые сложности, существовавшие в русско-польских отношениях), проявляли исключительное мужество в боях и не запятнали себя предательством или негласным пособничеством красным, подобно печально известному Чехо-Словацкому корпусу или менее известному Добровольческому полку сербов, хорватов и словенцев имени майора Благотича. «Братья-сербы» отказались выступать на фронте против Красной армии, мотивируя свое решение «необходимостью сохранить солдат для обезлюдевшей за время войны Сербии». Вместо боев с красными добровольцы-югославы из полка имени майора Благотича (около 2500 штыков и шашек!) предпочли несение гарнизонной службы, успешно совмещая ее со спекуляцией и грабежами. Измотанные в боях с красными польские части, сохранившие верность Верховному правителю России, так же, как и русские белогвардейцы, подвергались нападениям со стороны чехословаков, беззастенчиво грабивших эшелоны с польскими ранеными и членами семей польских офицеров.

Широкую известность в Белом движении, особенно в офицерской среде, получило письмо польского капитана Ясинского-Стахурека (5-я Польская дивизия), адресованное чешскому генералу Я. Сыровому. Современный польский рыцарь обращался к продажному генералу: «Не я, а беспристрастная история соберет все факты и заклеймит позорным клеймом, клеймом предателя, Ваши деяния.

Я же лично, как поляк, офицер и славянин, обращаюсь к Вам:

— К барьеру, генерал!

Иначе я называю Вас трусом и подлецом, достойным быть убитым в спину». Однако союзный главнокомандующий, французский генерал М. Жанен, «не разрешил» чешскому генералу дуэль, а сам Сыровой постыдно промолчал.

Несомненно, рыцарское поведение польских офицеров, таких как полковник Рымша или капитан Ясинский-Стахурек, вызывало у барона Унгерна сочувствие и симпатии к полякам. В этом отношении показательна произошедшая в Монголии встреча барона Унгерна с польским офицером К. Гижицким, воевавшим в составе колчаковской армии.

«В палатке сидел мужчина среднего возраста, блондин, наполовину раздетый перед костром, на котором стоял латунный чайник. Из-под высокого лба на меня смотрели ясные, светящиеся глаза, холодные, как лед, — вспоминал несколько лет спустя сам К. Гижицкий. — … Барон Унгерн смотрел на меня неподвижным взглядом, а я… делал то же самое. По прошествии нескольких минут барон обратился ко мне с вопросом: «Почему вы поехали в Монголию, вместо того чтобы возвратиться домой?» — «Во-первых, у меня нет средств, чтобы заплатить за лошадей, во-вторых, меня отправили в Улангом не по своей воле, а затем меня отправили в Улясутай», — был мой ответ. «А почему вы воевали с большевиками… вместо того чтобы пробираться на восток?» — спросил Унгерн. Я отвечал, что, как военнослужащий, я слышал об обязанности вредить неприятелю, который грабил и уничтожал мою Родину. Барон минуту посидел в молчании, почесал сильными пальцами лоб и, протягивая мне руку, сказал: «Спасибо! Хотел бы, чтобы все те, кто меня окружает, были такими, как вы!» Он хлопнул в ладоши и позвал подбежавшего начальника штаба: «Этот человек будет жить в штабе, другие распоряжения позже». К сожалению, в отличие от поляков многие русские офицеры, забыв о своем воинском долге, предприняли попытки «поиграть» в высокую политику, искать соглашения с красными и социалистами всех мастей, что и не замедлило привести белую армию к военной катастрофе. «Армии Колчака были, без сомнения, потрясены фронтовыми неудачами, но поставили крест на борьбе многих тысяч, еще стоявших под ружьем, тыловые мятежи, которые взорвали «Белую Сибирь» изнутри, зачастую под руководством офицеров, еще не снявших русские погоны» — делает справедливый вывод историк А. С. Кручинин.

Еще более страшным актом предательства, чем «ивакинский мятеж», стала сдача без боя Красноярска красным частям командиром 1-го Средне-Сибирского корпуса генералом Б. М. Зиневичем, действовавшим в сговоре с местными эсерами. В феврале 1920 года на сторону красных перешло 17 человек из числа старших офицеров колчаковской армии (среди перешедших был и командир артиллерийской батареи штабс-капитан Л. А. Говоров, будущий Маршал Советского Союза). «Розовение» офицерского корпуса шло такими темпами, что в сентябре 1920 года председатель Сибирского ревкома И. Н. Смирнов обратился на имя Ленина с телеграммой, в которой сообщал, что после ухода из Забайкалья японских войск в белой армии начинается брожение и желание перейти на сторону ДВР. Смирнов предлагал обратиться к белогвардейцам с воззванием за подписью Председателя Совнаркома В. И. Ленина, обещая им полное прощение при переходе на сторону советской власти для борьбы на польском фронте. Ленин направил телеграмму Смирнова для обсуждения в Реввоенсовет, где она была отклонена по настоянию председателя РВС Наркомвоенмора Л. Д. Троцкого, Председателя правительства ДРА А. М. Краснощекова и Главкома НРА Г. Х. Эйхе. Тем не менее пораженческие (или примиренческие) настроения затронули многих известных белых военачальников.

Так, в ноябре 1920 года на станции Цицикар в Маньчжурии командующий каппелевцами генерал Г. А. Вержбицкий издал приказ, в котором объявил войну с большевиками «законченной», а армию переводил «на трудовые начала». В «Демократический союз» Приморья, выступавший под лозунгом «Ни коммунизма, ни реакций!», наряду с меньшевиками и кадетами вступил известный колчаковский генерал В. Г. Болдырев. Генерал П. П. Петров открыто заявлял, что каппелевцы не хотят воевать, не веря в полный успех борьбы с большевиками. Специальное образованное большевиками в союзе с меньшевиками и эсерами Межпартийное социалистическое бюро (МСБ) создало целую сеть подпольных ячеек в белой армии…