Александр Гордон - Не утоливший жажды (об Андрее Тарковском)

Фридрих обвел глазом свою мебель и надолго задумался. Потом встал и прошел в маленькую комнату, откуда вернулся с книгой. Это был «Псалом» — знаменитый его роман. Он сделал дружескую надпись на книге и вручил ее нам. Сказал, что здесь, на Западе, его издают и в переводах, и на русском. В России не издали бы. Андрей роман читал и сказал, что ему понравился. (В дневнике Тарковский записал, что прочел гениальный роман Горенштейна.)

Потом говорили о разном. Среди этого разного — о молодых неонацистах, проживающих в соседних дворах. «Вот с ними мне интересно разговаривать. Я люблю докапываться до дна этой клоаки, интересно, хоть и противно мерзость на пальцах растереть. Ну да вы понимаете, о чем речь. А как у вас, в Москве, этот запах чувствуется?»

— Несет помаленьку. У нас там полный букет всего. Такое время.

— Будет еще хуже.

Стали прощаться. У раскрытой двери Фридрих встал намертво, преградив путь коту.

Через два года Фридрих оказался в Москве. Разговор с ним сильно расстроил Марину. Оказалось, что только сейчас он узнал, что серьезно болен.

Фридрих срочно уезжал обратно. Через некоторое время Марина поехала в Берлин, позвонила Фридриху. Он пригласил ее зайти. Марина с его разрешения пришла вместе с переводчицей Мартиной Мрохен. Фридрих встречал их на площадке второго этажа у открытой двери своей квартиры. Он сильно изменился, похудел. Но встреча была настолько непринужденной и дружественной, что Марина даже попросила позволить включить диктофон и задать Фридриху несколько вопросов о его работе с Андреем. «Работа с Тарковским над сценарием „Солярис“ была мирная, хорошая. Это не значит, что, закрыв глаза, он все принимал, но работали мы мирно. В Германии мы виделись редко, но виделись. У него был замысел сделать со мной „Гамлета“. Я был в Дании, видел море, Эльсинор, камни эти. Но мне очень жаль, что нет его фильмов по русской классике, что нет „Идиота“, „Братьев Карамазовых“. Он бы мог сделать Библию. Я Андрея любил…»

О том, как началась их работа над «Солярисом», Фридрих писал: «Чудесный осенний день, осень семидесятого. Воскресенье. Тихо и пусто в Москве, кто на своих дачах, кто просто за городом в Подмосковье. В такой тихий несуетливый день договорились мы с Андреем Тарковским встретиться, чтобы обсудить предварительную работу по сценарию фильма „Солярис“.

Встретились в ресторане „Якорь“, был такой небольшой рыбный ресторан на улице Горького, недалеко от Белорусского вокзала… Тогда же, в начале семидесятых, еще не успела брежневщина высосать из страны последние соки на ракетно-военные надобности, еще полны были если не магазины, то колхозные рынки, и в ресторанах еще хорошо кормили, по-российски. Встретились в „Якоре“ мы втроем: я, моя тогдашняя жена — молдаванка Марика Балан и Андрей.

Не помню подробностей разговора, да они и не важны, но мне кажется, этот светлый осенний золотой день, весь этот мир и покой вокруг, и вкусная рыбная еда, и легкое золотисто-соломенного цвета молдавское вино — все это легло в основу если не эпических мыслей, то лирических чувств фильма „Солярис“. Впрочем, и мыслей тоже. Марика как раз тогда читала „Дон Кихота“ и затеяла по своему обыкновению наивно-крестьянский разговор о „Дон Кихоте“. И это послужило толчком для использования донкихотовского человеческого беззащитного величия в противостоянии безжалостному космосу „Соляриса“.

Потом, по предложению Андрея, мы переехали в „Националь“, ресторан мной не любимый из-за царящего там бомонда, к которому, к сожалению, Андрей примыкал, посиживая там в житейской суете. Впрочем, в тот светлый день ресторан „Националь“ был полупустой, а кормили там, конечно, хорошо, хотя, разумеется, подороже, чем в „Якоре“. Особенно же славился ресторан грузинскими винами: красным, точнее, темно-гранатовым мукузани и белым цинандали. В „Национале“ я вдруг встретил своего друга детства, которого не видел много лет и который ныне служил в Кушке на границе, был в Москве проездом и зашел в ресторан пообедать. Сидели мы уже вчетвером, эти люди из совершенно разных концов моей жизни сошлись вместе весьма гармонично, хотя больше никогда не сходились. И эти чувства, светлые минуты бренной жизни вошли в „Солярис“.

„Солярис“ начинался в покое и отдыхе. Околокиношная суета, к сожалению, явилась, но потом. „Утонченные умники“ внушали Андрею, что „Солярис“ неудачный его фильм, чуть ли не коммерческий, а не элитарный, потому что слишком ясен сюжет и ясны идеалы. Поживем — увидим, господа „элитарные“, „утонченные“. Впрочем, и теперь уже видно. Что такое „Солярис“? Разве это не летающее в космосе человеческое кладбище, где все мертвы и все живы?»[22]

Встреча с Эрландом Юсефсоном

В 2002 году на летних курсах Мадридского университета в Эскориале состоялся семинар на тему творчества Андрея Тарковского. Эскориал — старинный городок в горах недалеко от Мадрида. Знаменит он теперь музеем. А в далеком прошлом здесь была резиденция и усыпальница испанских королей обеих династий — Бурбонов и Габсбургов. Она существует и теперь — мрачная, величественная, пышная. Со знаменитой библиотекой. Место встречи испанцы придумали замечательно: в убийственную июльскую жару спасаются в горах. На семинар был приглашен Эрланд Юсефсон, шведский актер, режиссер и драматург, более известный в кинематографических кругах как актер Ингмара Бергмана. Но судьба преподнесла ему и другой, поистине щедрый подарок. Эрланд Юсефсон сыграл в двух последних фильмах Тарковского: Доменико в «Ностальгии», Александра в «Жертвоприношении».

Пригласили на семинар и нас с Мариной. Сообщили, что будет Эрланд Юсефсон. Мы радовались предстоящей встрече. Вспомнили его пьесу «Летняя ночь. Швеция».

Мы волновались. На курсах было много специальных семинаров: экономический, юридический, даже криминальный. Аудитория семинара по Тарковскому была переполнена слушателями, на других — народу поменьше. Таков был всеобщий интерес.

Марина выступала на семинаре после просмотра «Зеркала», что она часто делает за границей и что, в общем, совершенно естественно. Меня попросили сделать доклад о советской культуре шестидесятых годов и позже привлекали к рассказам и воспоминаниям об Андрее. Но мы с Мариной с нетерпением ждали доклада Э. Юсефсона.

Еще в начале семинара нас познакомили с Эрландом и его женой Уллой. Мы сидели в столовой за одним столом. А после трапезы пересаживались в уютные кресла холла и предавались воспоминаниям, вопросам и ответам. Юсефсон уже сильно поседел, погрузнел и производил впечатление молчаливого старика, чрезвычайно импозантного, красивого, вполне оправдывающего свою знаменитую биографию. Иногда он шутил, тогда глаза его сверкали, губы складывались в ироничную или добрую улыбку, в зависимости от темы. Но на докладе мы увидели, что он просто приберегал энергию для главного своего рассказа, негромкого и неспешного, зато продуманного и яркого.