Александр Мартынов - «Охранка». Воспоминания руководителей охранных отделений. Том 1

Полковник Семигановский был человек оригинальный, как оригинальна была и его внешность, человек высокого, даже слишком высокого роста, с мужественным профилем, но застенчивый и не любивший много говорить, особенно в большом обществе. В дамском обществе он терялся. Непринуждённо он чувствовал себя только в небольшой компании, в особенности без подчинённых. В присутствии посторонних он не находил нужного тона и не импонировал никому, что не вязалось с его, казалось бы, внушительной внешностью.

Главной его страстью была охота, и он скоро завёл на этой почве многочисленные знакомства и связи с окружающими помещиками. Был он женат на вполне светской, обладавшей некоторыми денежными средствами, впору ему по возрасту, но некрасивой даме и был отцом десятилетней Туей, которая, как сверстница моего сына, стала частой посетительницей нашего дома.

Полковник Семигановский окончил Военно-юридическую академию и довольно быстро, вероятно не без помощи юридического значка, сделал жандармскую карьеру. Думаю, что ему было не более сорока пяти лет, когда он получил назначение на должность начальника Саратовского жандармского управления.

Саратов и Саратовская губерния были хорошо знакомы новому начальнику — ведь не прошло ещё даже пяти лет, как он покинул его, будучи переведён, по собственной просьбе, с должности одного из помощников начальника этого управления на должность офицера резерва в Петербурге, где он служил примерно с 1902 по конец 1907 года.

Будучи совершенно не знаком с ведением политического розыска, Семигановский, по приезде в Саратов, усиленно стремился к тому, чтобы восполнить этот пробел в своей жандармской деятельности и стал постоянным посетителем моего отделения. Он, с моего разрешения, часто присутствовал на сборах агентов наружного наблюдения, расспрашивал меня о подробностях ведения розыска и просил подробно ознакомить его со всеми разновидностями розыскной деятельности.

Я много и охотно делился с ним моим знанием техники розыска; так как ко времени приезда его в Саратов я уже обладал вполне исправной секретной агентурой, то мои разъяснения могли быть ему весьма полезны. Я не следовал примеру Герасимова, который при моём назначении в Саратов вместо разъяснений и советов заявил, что начальнику охранного отделения «надо только иметь голову на плечах!».

С новым начальником я вздохнул свободнее. Наши взаимоотношения сразу приняли нормальный и дружественный характер. Семигановский, очевидно, понял, что, при моей осведомлённости в подпольном мире, его положению начальника губернского жандармского управления не угрожают неприятные неожиданности.

В самом деле, я настолько ясно понимал и знал революционное подполье Саратова, что мог, например, позволить себе однажды не согласиться с предложением Департамента полиции произвести обыск в указанном им доме, где, по каким-то полученным им сведениям, должна была находиться подпольная типография саратовского комитета РСДРП. Этот смелый с моей стороны протест вызвал целую переписку с Департаментом. Дело обстояло так. В указанное время Особым отделом Департамента полиции руководил пожилой чиновник, Митрофан Ефимович Броецкий. Бюрократ по характеру, он, видимо, не умел руководить живым делом розыска и, как многие петербургские застарелые чиновники, любил «очистить» переписку, т. е. довести вопрос не до логического конца, а до формального его завершения, а затем со спокойной совестью закончить нагромоздившуюся переписку. Пал и я жертвою его навыков. Однажды я получил за его подписью бумагу, в которой сообщалось, что, по сведениям Департамента полиции, в квартире такой-то в доме за таким-то номером, по улице такой-то города Саратова находится подпольная типография саратовского комитета РСДРП, а потому мне предлагалось немедленно обыскать эту квартиру и арестовать типографию и лиц, причастных к ней.

Надо отметить, что в это время я был в совершенстве осведомлён о состоянии всех подпольных организаций Саратова, и если не принимал никаких мер в отношении данной типографии, то только потому, что она бездействовала. Забирать обыском разобранные части типографии с рассыпанным шрифтом, находящиеся на другой, мне хорошо известной, но вовсе не той квартире, которая указывалась Особым отделом Департамента, мне представлялось неразумным ходом.

Я понял, что в Особый отдел поступили сведения из недостаточно осведомлённого источника, и, вместо того чтобы сообщить мне эти сведения для проверки, Особый отдел по бюрократической привычке к перепискам и отпискам потребовал производство обыска.

В деле политического розыска важное значение имеет атмосфера доверия по отношению к руководителю розыска. Исполнителями его распоряжений являлись почти всегда чины местной полиции, главным образом пристава городских районов, которые не раз говорили мне, что, получая от меня ордера на производство того или иного обыска, они всегда были уверены, что всякий раз они обнаружат что-либо важное и что Саратовское охранное отделение даром обыска не делает.

Кроме того, я всегда считал ошибочным беспокоить малопричастных (а то и вовсе не причастных) к революционной деятельности лиц производством у них обысков. Обыски делались преимущественно или к ночи, или ранним утром с целью застать обывателя на его квартире; и потому, конечно, если оказывались безрезультатны, только возбуждали неудовольствие действиями властей.

Суммируя все эти причины, я решил протестовать. Добавлю, что такое решение подсказано было мне не только всеми приведёнными выше доводами, но и моей молодостью и свойственным ей идеализмом. Девяносто девять процентов начальников политического розыска, получив такое требование, бросились бы сломя голову его исполнять, и в ответной бумаге было бы отмечено, что, дескать, по обыску «ничего предосудительного не обнаружено». Я же немедленно ответил запиской, в которой, ссылаясь на мои предыдущие донесения о деятельности и состоянии подпольных организаций Саратова, указал на бесцельность производства требуемого обыска и доложил, что я такого не произвёл и производить не буду.

Как и следовало ожидать, в ответ я получил новое, более настоятельное требование от того же Броецкого произвести обыск. Я снова ответил более пространно мотивированным отказом. На это я получил новое, уже категорическое требование обыска. Я снова не произвёл его, но на этот раз решил всё дело предложить вниманию самого директора Департамента М.И. Трусевича.

Прошло требуемое на переписку время, и я получил ответное письмо от директора Департамента полиции, в котором он сообщал мне, что, несмотря на приведённые мной доводы, требование начальника Особого отдела должно быть исполнено. Пришлось исполнять. Представив всю переписку полковнику Семигановскому и отметив, что предстоящий обыск будет бесцельным, я просил его не только выдать ордер на производство обыска, но и назначить одного из офицеров управления для присутствования на нём. Сам же намеренно не назначил ни одного из чинов моего отделения для сопровождения наряда полиции. Обыск, конечно, был безрезультатен, о чём я и поспешил известить Департамент.