Игнасио Идальго де Сиснерос - Меняю курс

Особенно часто такие чувства возникали у меня в Андалузии. Ни в каком другом месте привилегии сеньоров не выставлялись так возмутительно напоказ. Меня всегда удивляло преклонение моих друзей интеллигентов перед представителями привилегированных классов.

Социалистические и республиканские руководители были настолько щепетильны, что оставили своим противникам полную свободу действий. Я не обладал особой проницательностью в политических делах, но понимал: такая позиция, на первый взгляд казавшаяся правильной, явно служила на пользу правым. Они сохранили за собой почти все привилегии, составлявшие их силу, большую часть наиболее важных постов в государственном аппарате, в вооруженных силах и в жандармерии и, следовательно, могли безнаказанно вредить республике.

* * *

На выборах в кортесы коалиция республиканцев и социалистов получила подавляющее большинство голосов. Это успокоило меня, так как я опасался интриг со стороны крупных землевладельцев, все еще сохранявших власть.

Характерной особенностью новых кортесов было большое количество депутатов-интеллигентов: педагогов, профессоров университетов, писателей и т. д., избранных народом вместо аристократов и помещиков, из которых в основном состояли кортесы при монархии.

Был избран в кортесы и Рамон Франко. Вместе с Седилесом, Бальботином, Пересом Мадригалом он присоединился к немногочисленной группе депутатов, гордившихся своим прозвищем «кабаны» и старавшихся оправдать его. В дальнейшем их деятельность была далеко не блестящей. Демагогические выступления членов этой группы не помогали республике, но зато использовались реакцией для нападок против существовавшего режима. Правая пресса представляла их читателям как руководителей коммунистической партии, хотя ни один [238] из них не являлся ее членом. В то время коммунисты еще не имели ни одного депутата в кортесах.

Рамон Франко оставил пост командующего авиацией и полностью отдался политике. Виделись мы редко, ибо с каждым разом мне все меньше нравились окружавшие его люди.

Я пытался рассказать о недостатках и ошибках, подмеченных мною у друзей республиканцев. Неожиданно для самого себя я испытывал недоумение по поводу этих промахов, ибо к тому времени уже был прочно связан с республикой.

Хочу рассказать о той атмосфере, которая царила в Витории и в Ла-Риохе в среде моих родственников и друзей в последнее лето, проведенное мною в тех краях.

Мне кажется, что знакомство с этой атмосферой поможет понять, как в Испании постепенно создавались условия для уже надвигавшихся трагических событий.

* * *

Я отправился в Ла-Риоху, собираясь провести там часть отпуска. В Сидамоне мне показалось, что Маноло и его друзья значительно изменились со времени нашего последнего свидания: стали более непримиримы к республике.

Конституция еще не получила одобрения кортесов, а реакция уже начала против нее бешеную кампанию. Для этого она использовала по-прежнему контролировавшиеся ею правые газеты, среди которых особой злобой и непримиримостью отличались монархическая «АБЦ» и иезуитский орган «Эль дебате». Последняя имела много читателей, особенно в деревне. Ее получали все священники Испании. Она была единственной газетой, доходившей до маленьких деревень, и с ее помощью духовенство, без особого труда выполняя приказы епископов, отравляло ложью и лицемерием сознание крестьян.

Самые незначительные церковные реформы правая пресса представляла как зверские гонения на верующих. Отделение церкви от государства, предусмотренное в проекте конституции и осуществленное в большинстве цивилизованных стран, окончательно вывело из себя церковных мужей, мобилизовавших против республиканского строя все имеющиеся в их распоряжении средства.

Наступление правых сказалось и на поведении моих родственников и друзей. Изменения, происшедшие в них, могли бы показаться маловажными, но то, что они были характерны для всех лиц, с которыми я общался, не могло быть случайным. [239] Чувствовался какой-то продуманный план действий. Внешне отношение ко мне родственников и друзей в Ла-Риоха, казалось, не изменилось. Они давали мне понять, что я для них свой человек, и только иногда подшучивали на счет моих друзей «большевиков» или же намекали на мои левые убеждения. Создавалось впечатление, что они не очень-то принимали их всерьез.

В то лето я встречался со своими старыми знакомыми и вел обычный образ жизни. Но отдельные стороны этой жизни, на которые раньше я не обращал внимания, начинали возмущать меня. В этой связи вспоминается один разговор в кругу родных.

Маноло пригласил на обед несколько человек, в том числе нашего родственника маркиза де Легарда, владельца большого имения близ Аро. После обеда зашел разговор о требованиях крестьян и батраков, и гости стали сетовать на то, что все труднее становится вести хозяйство из-за их слишком больших претензий.

Я не принимал участия в беседе, но прислушивался к ней. За столом царило полное единодушие, пока мое неожиданное вмешательство не нарушило его.

Один из гостей с апломбом заявил: «Если бы мои слуги и работники не были неблагодарными людьми, они бы всегда помнили, что я их кормлю и лишь благодаря мне их дети не умирают с голоду…»

Это рассуждение о том, что богатые кормят тех, кто на них работает, я уже слышал не раз, но раньше мне никогда не приходило в голову, что оно несправедливо.

На сей раз я возмутился и довольно резко возразил, впрочем, и не стараясь сдерживаться. Я сказал им, что именно владельцы имений кормятся за счет простых людей. Попробовали бы они сами молотить зерно и убирать виноград, тогда бы узнали, насколько тяжел крестьянский труд! Я говорил еще что-то в том же духе, приведя всех в совершенное изумление.

После моей речи воцарилось неловкое молчание. Всех шокировало мое поведение и слова, ибо я впервые так прямо высказывал свои политические убеждения перед своими родственниками.

* * *

Через несколько дней я отправился в Канильяс навестить сестру. У них гостила одна из наших кузин, Конча Мансо де Суньига, дочь графа де Эрвиас. Она жила со своим отцом [240] в прекрасном имении между Аро и Логроньо, известном под названием «Торре-Монтальво». Мне нравилась их семья, и я с удовольствием вспоминаю время, проведенное там. Все сестры Кончи, как и она сама, были красивыми, очаровательными, очень милыми и простыми девушками.