Владислав Крапивин - Золотое колечко на границе тьмы

Мы поддерживали друг друга на крутых спусках и беседовали о том, о сем.

Только не о фантастике!

Еще в начале пути мы строго договаривались не касаться этой темы. Потому что сколько можно об одном и том же! Так и свихнуться недолго!

Теперь кажется, что во время наших прогулок всегда стоял август – славная пора, когда летнее тепло уже непрочно и особенно ласково, а в воздухе почти неподвижно висят летучие семена.

Тихое это солнце и журчание реки навевало на нас лирическое настроение. Видимо, и у меня, и у Виталия жила в душе ностальгия по рекам нашего детства. Конечно, Исеть – не судоходная Тура, рядом с которой я провел свои школьные годы. И тем более – не могучий Иртыш, на берегу которого вырос Виталий. Но все-таки река. Несмотря даже на ощутимый запах промышленных отходов и торчащие из воды автомобильные шины.

Итак, мы шли над Исетью и н е г о в о р и л и о фантастике.

Что, неужели нам не о чем больше побеседовать? Слава Богу, за тридцать лет нашей дружбы всяких тем для воспоминаний накопилось немало.

…Мы познакомились в бревенчатом доме на улице Циолковского, где хозяйка баба Катя сдавала комнаты студентам. Виталий поселился там раньше меня. Потом, с направлением из хозчасти, пришел и я – обалдевший от радости (ура, зачислили!) будущий первокурсник отделения журналистики.

В просторной комнате с незастеленными кроватями было пусто. За окном, на плоской крыше какого-то строения охотился за воробьями поджарый рыжий кот – совсем как мой, оставшийся дома, в Тюмени. Чтобы не затосковать по родному крову, я не стал смотреть на кота, опустил глаза. На подоконнике лежала потрепанная книга – "Защита 240". Я знал, что это фантастическая повесть, но не читал. И теперь начал листать…

… – Извините. Когда вы посмотрите, я должен буду взять эту книгу…

За открытым окном стоял молодой человек весьма интеллигентного вида. Худой. в широких парусиновых брюках и ярко-желтой соломенной шляпе с черной лентой. В ту пору у мужчин была повальная мода на такие шляпы.

Я со вздохом протянул "Защиту":

– Жаль. Давно хотел прочитать…

– Вам нравится фантастика?

– Ну, разумеется!..

Слово за слово, и оказалось, что мы почти земляки…

Нам обоим, покинувшим привычные родные места, как было не проникнуться земляческой симпатией друг к другу!

Но главное все же не это. Главное – то, что оба мы считали своим и близким вымышленный мир Жюля Верна и Уэллса, Беляева и Грина, Ефремова и Циолковского. (Был пятьдесят шестой год; Стругацких, Брэдбери, Толкиена и многих других славных имен тогда мы еще не знали).

… – Если вам… если тебе эта книжка интересна, я оставлю. Я до занятий собираюсь съездить домой и хотел прихватить ее с собой, чтобы занести в картотеку.

Уже тогда Виталий вел картотеку фантастических произведений. В ту пору это было не так сложно, как после: советская и переводная фантастика была не очень-то богата. Но все же где-то на втором курсе Виталий, я и наш друг Леня отметили тысячную карточку в этой Витиной библиографии. Хорошо отметили, с весельем и песнями собственного сочинения, которыми богат был наш "тройственный союз".

– Вить, а сейчас у тебя, небось, уже тысяч двадцать карточек-то?

– Где-то около… Ну и немудрено! Вон сколько новых имен! Не успеваешь читать. Только в этом году уже…

– Витя! Мы же договорились!

– Ох… Но ты же сам начал про картотеку.

– Я – про молодость… Слушай, а знаешь, как пахнет здесь трава? Как на аэродроме в Белоруссии, где мы видели генерала. Помнишь?

– А… Да! В Молодечно…

В начале шестидесятых мы с Виталием были в гостях у моего старшего брата – собкора минской газеты – и много колесили по дорогам Западной Белоруссии. Без особой цели, ради "познания окружающей действительности". И однажды решили полететь из Молодечно в Минск, к моему отцу.

Аэродром в Молодечно был патриархальный, с коровами в густой траве и дощатым диспетчерским домиком.

В тени этого домика, прямо в траве, прислонившись к стене, сидел генерал с околышем небесного цвета и такими же лампасами. Дожидался рейса и читал книжку. Нам показалось удивительно забавным, что генерал-майор авиации, которому полагается летать на грозных военных машинах, сидит тут и скромно ждет мирный аэрофлотовский "кукурузник".

Я сперва даже вознамерился снять эту сценку карманной кинокамерой. Но не решился. Вдруг этот генерал – засекреченный, как какой-нибудь военный объект. Доказывай потом, что ты не шпион…

Впрочем, едва ли генерал обратил бы внимание на аппарат. он был увлечен книгой.

– Это был Брэдбери, – охотно вспоминает Виталий.

– Да. По-моему, "Вино из одуванчиков"…

– Ну, какое же "Вино"! Оно тогда еще не было напечатано! Это был "Четыреста пятьдесят один градус…"

Я не спорю. Виталию виднее. К тому же мы опять "съехали на старые рельсы". Я "перевожу стрелку":

– Кстати, о вине… Отчего бы нам слегка не нарушить указ о борьбе с пьянством и алкоголизмом? То есть наоборот, неплохо бы посодействовать ему, уничтожив некую толику противозаконного зелья?

Виталий тут же откликается. Перефразирует слова из любимого нами романа братьев Стругацких:

– Отчего бы и не посодействовать, если у благородных донов есть на то желание и возможность…

Мы усаживаемся на плоском камне. окруженном репейников ой чащей. Грозный указ – в самом разгаре действия, но здесь, в зарослях, мы укрыты от вездесущей общественности и от бдительных стражей правопорядка. Таинственность обстановки привносит в наше действо веселый, почти мальчишечий азарт. Один из "благородных донов" (это я) достает из пиджачного кармана плоскую стеклянную фляжку с пяти-звездным зельем.

Мы делаем по маленькому (правда же по маленькому, ритуальному) глотку. Над нами летают коричневые бабочки. Ползет по лопуху красно-черный жук-пожарник. Сидеть бы так и сидеть, не спешить. Ну, мы и не спешим…

Витя разглядывает фляжку. На ней пестрая этикетка с пиратской рожей и надписью "Родная морская". Ну, прямо иллюстрация у флибустьерским песням, которые мы сочиняли в студенческие годы:

Где Наветренный пролив,Бродят наши корабли.Горизонт окутал мрак,В небе реет черный флаг…

Но у наклейки более позднее происхождение. Ее нарисовал наш друг Евгений Иванович Пинаев – человек с внешностью отставного боцмана, душой поэта и биографией бродячего живописца и моряка-парусника, просоленного океанскими ветрами.

Однажды объявилось у Жени этакое хобби – склонность к рисованию винных этикеток. Ну, а будучи писателем и художником, Евгений Иванович скоро пришел к мысли о необходимости единства формы и содержания. Поэтому, наклеив этикетку ликера "Слезы Билли Бонса" на соответственно подобранную бутылку экзотической формы, он тут же начинал думать, чем данный сосуд наполнить.