Людмила Сукина - Семейные трагедии Романовых. Трудный выбор

Организаторы заговора высоко ценили Палена за то, что он пользовался доверием Павла I и умел в случае необходимости рассеять его подозрения. Это было особенно важно, так как Павел уже давно чувствовал неладное и привык опасаться всех и каждого. Император перебрался из Зимнего дворца в недостроенный Михайловский замок, где жил в маленьких тесных комнатках, входы в которые тщательно охранялись. Но остановить развитие заговора он был уже не в силах.

Заговорщики составили план переворота и передачи власти наследнику-цесаревичу. До сих пор историки спорят, насколько Александр был посвящен во все детали предстоящих событий, спрашивали ли у него согласие на убийство императора в случае необходимости. Вопрос о степени ответственности сына за то, что произошло с его отцом, остается открытым.

Известно, что Н. П. Панин в конце 1800 года встречался с наследником «в коридорах Зимнего дворца». Внук Палена граф Медем утверждал, что дед говорил, будто Александр все «знал — и не хотел знать». Друг великого князя Адам Чарторыйский писал в мемуарах, что тот хотел, чтобы заговорщики обошлись без него и его мнения, а убийцей Павла выступил бы неизвестный наследнику «новый Брут». «Но такой образ действий был почти немыслим и требовал от заговорщиков или безответной отваги, или античной доблести, на что едва ли были способны деятели этой эпохи», — отмечал Чарторыйский. Напомним, что ни один дворцовый переворот в России XVIII века не произошел без ведома и хоть какого-нибудь участия главного претендента на освобождающийся при этом престол, поэтому мнение всех мемуаристов, видимо, недалеко от истины.

Последний год правления Павла был отмечен целым рядом перемен во внешней политике и поступков императора, вызвавших неоднозначное мнение общества и в большинстве своем встреченных им неодобрительно. Павел и канцлер Растопчин все более склонялись к союзу с наполеоновской Францией, с которой еще недавно воевали русские войска под командованием Суворова, и к разрыву с давней союзницей Англией из-за конфликтов на Балтике и на Востоке (к новому завоеванию Константинополя и контролю на Турцией и ее владениями стремилась не только Россия). Этот внешнеполитический поворот лишил заговорщиков их активного сторонника и помощника лорда Витворта. Шпионам Павла удалось перехватить его письмо английскому правительству, где он пишет, что русский император «буквально не в своем уме». Витворта выслали из России, а новый посол на его место так и не прибыл. Одновременно Павел отозвал из Лондона своего посла Семена Воронцова (брата Дашковой). Воронцов ясно понимал, что на родине его, скорее всего, ждут опала и ссылка, и остался в туманном Альбионе «частным лицом», с трудом убедив императора, что это ему необходимо по причине плохого состояния здоровья. Ему удается сохранить связи заговорщиков с английским двором и кабинетом министров и тайно поддерживать обмен информацией между Лондоном и Петербургом.

Катализатором ухудшения отношения Павла с дворянством послужили два эпизода, ярко характеризующие нарастающее самодурство императора и усиление деспотических тенденций его правления. Царь утвердил статут нового ордена Святой Анны, введенного в честь его любовницы Анны Лопухиной. До этого Российские ордена посвящались либо святым покровителям государства (князь Владимир, Александр Невский, Андрей Первозванный), либо святым тезоименитым особам императорского дома (Святая Екатерина и т. п.). Появление ордена в честь святой тезоименитой императорской фаворитки было воспринято офицерством как оскорбление. Царю донесли, что штабс-капитан Кирпичников позволил себе публично высказаться по этому поводу в самых резких выражениях. Павел приказал наказать дерзкого офицера тысячей палочных ударов, как простого солдата. Дворянство усмотрело в таком унизительном наказании дальнейшее урезание своих прав и свобод. Некоторые мемуаристы позже писали, что один этот поступок императора уже оправдывал заговор против него.

Неудовольствие по поводу новых императорских фаворитов и отношения к ним Павла высказывали не только молодые и, вероятно, в тот момент не очень трезвые офицеры, но и люди заслуженные. Русский журналист первой половины XIX века Н. И. Греч записал со слов современника событий рассказ об одной из серьезнейших причин опалы генералиссимуса Суворова. Павел отправил к прославленному полководцу с сообщением от собственной персоны графа Кутайсова, бывшего придворного брадобрея, а по совместительству — императорского наушника и известного интригана и кляузника. Увидев Кутайсова, Суворов якобы позвал своего слугу-парикмахера, к которому обратился с речью следующего содержания:

«Прошка! Ступай сюда мерзавец! Вот посмотри, на этого господина в красном кафтане с голубою лентою (лентой ордена Андрея Первозванного, высшей награды России. — Л. С.). Он был такой же холоп, фершел, как и ты, да он турка, так он не пьяница! Вот видишь куда залетел! И к Суворову его посылают.

А ты, скотина, вечно пьян, и толку от тебя не будет. Возьми с него пример, и ты будешь большим барином».

Такого оскорбления собственной персоны обидчивый и мстительный Кутайсов не стерпел и по возвращении в Петербург немедленно пожаловался Павлу. Император, уже до этого питавший подозрение и ревность к Суворову и его влиянию в войсках, отправил полководца, вскоре вернувшегося с театра военных действий, в ссылку, в его сельское имение.

Скорая смерть и похороны Суворова в Александро-Нев-ской лавре всколыхнули дворянство и весь Петербург. Его провожало огромное число людей. Это были первые торжественные похороны особы не императорского дома, вылившиеся в общественное событие. Перед гробом несли двадцать орденов. Но император не посчитал нужным удостоить полководца каких-либо особых почестей: ни он, ни члены царской семьи не присутствовали на погребении. Как позже писал Н. И. Греч, лично видевший происходящее,

«за гробом шли три жалких гарнизонных баталиона. Гвардию не нарядили под предлогом усталости солдат после парада. Зато народ всех сословий наполнял все улицы, по которым везли его тело, и воздавал честь великому гению России».

Общественные настроения после смерти Суворова прекрасно выразил Г. Р. Державин в стихотворении «Снигирь»:

Что ты заводишь песнь военнуФлейте подобный милый Снигирь?С кем мы пойдем войной на Гиену?Кто теперь вождь наш? Кто богатырь?Сильный где, храбрый, быстрый Суворов?Северны громы в гробе лежат.Кто перед ратью будет, пылая,Ездить на кляче, есть сухари;В стуже и в зное меч закаляя,Спать на соломе, бдеть до зари;Тысячи воинств, стен и затворов,С горстью Россиян все побеждать?Быть везде первым в мужестве строгом,Шутками зависть, злобу штыком,Рок низлагать молитвой и Богом,Скиптры давая, зваться рабом,Доблестей быв страдалец единых,Жить для царей, себя изнурять?Нет теперь мужа в свете столь славна;Полно петь песню военну, Снигирь!Бранна музыка днесь не забавна,Слышен отвсюду томный вой лир;Львиного сердца, крыльев орлиныхНет уже с нами! — что воевать?

Следует обратить внимание на то, что это стихотворение написано придворным поэтом, прославлявшим в своих одах «несравненную Фелицу» — императрицу Екатерину II. Но император Павел здесь ни разу даже не упоминается. Напротив, «царям» брошен скрытый упрек в том, что умерший полководец «изнурял» себя ради их славы и величия.