Роберт Лейси - Княгиня грез. История голливудской актрисы, взошедшей на трон

Олег Кассини, решила Грейс, заслуживает, чтобы с ним встретились лично, и в качестве уединенного, но сентиментального места последнего прощания выбрала паром на Стейтен-Айленд.

— Я решила свою судьбу, — сказала она Олегу, глядя, как холодный ветер вздымает волны на серой Атлантике.

В гавани гудели сирены, мимо проплывала статуя Свободы (не хватало только музыки за кадром и заключительных титров). Словом, это было удачное и вместе с тем теплое и прочувствованное завершение романа, который всегда отдавал некоторой театральностью.

Тем не менее, следует признать, что новый, будоражащий мир воплощенной мечты был далеко не прост. Так что и здесь не обошлось без своих сложностей. «Папа так суетится насчет приданого! — огорченно воскликнула Грейс как-то раз, разговаривая по телефону с Доном Ричардсоном. — Он точно задумал все испортить!» Грейс на протяжении всего года время от времени позванивала Ричардсону. Казалось, будто она использовала старого друга в качестве громоотвода для своих наболевших вопросов, а практическая сторона ее помолвки породила таковых немало.

Монако живет подчиняясь французским законам — наполеоновскому «Кодексу», и формальности заключения любого брака в этой стране по традиции включают и такой вопрос, как собственность. Подобно большинству обеспеченных семейств (как старых, так и новых), Гримальди женились и выходили замуж следуя условию, известному как Separations des Biens (раздельное владение имуществом), согласно которому все, что принадлежало супругам до брака, остается исключительно собственностью каждого из них. Джек Келли нашел эту оговорку весьма разумной. Он планировал преподнести Грейс в качестве свадебного подарка значительную часть акций своего дела «Келли. Кирпичные работы», как это он сделал и к свадьбе своих других двух дочерей, а если — не дай Бог — брак окажется неудачным, папаше Келли меньше всего хотелось ввязываться в тяжбы с бывшим зятем по другую сторону Атлантики.

Однако, когда отец Такер заикнулся насчет древней аристократической традиции — приданого (считалось, что отец невесты должен «заплатить» за высокую честь, которой удостаивается его дочь, становясь членом благородного семейства), демократ-ирландец восстал. «Я точно сказал этому Такеру, — докладывал он позднее супруге и тетушке Мари Мэджи. — Я послал его подальше. Только этого мне не хватало! Я не желал с этим связываться».

«Келли считал, что его дочь уже сама по себе — лучшее приданое для того, кто осмелится просить ее руки, — вспоминает Джон Почна, который, услышав о помолвке по радио, тотчас примчался в Филадельфию, чтобы лично поучаствовать в «спектакле». — Кто же кого облагодетельствовал: Монако — Грейс или же Грейс — Монако? В глазах отца Такера Ренье, несомненно, мог представляться «сиятельным князем»; однако в глазах здравомыслящего американца он был лишь каким-то князьком без гроша в кармане, из страны, о которой никто и слыхом не слыхивал».

«Ой, — вспоминала тетушка Мари, — он так разбушевался, что никак не мог остановиться».

И лишь когда отец Такер предоставил документы, удостоверяющие, что князь Ренье располагает собственными средствами, Джек Келли немного остыл и согласился заплатить приданое. Сколько денег он передал, никому неизвестно, однако это была не единственная цена, которую обязывались уплатить невеста и ее семья. Грейс поставили в известность, что в случае развода дети останутся с отцом. Исходя из государственных соображений, считалось невозможным доверять разведенной супруге такое важное дело, как воспитание потенциального наследника. И никаких «но», и никаких «может быть»! То был наследственный закон Гримальди, непременное условие брака, затрагивающего в этом полусуверенном государстве интересы престолонаследия.

В отличие от своих подруг, с которыми она поделилась этими подробностями, сама Грейс нашла это условие не столь пугающим. Вопрос казался ей в высшей степени абстрактным, поскольку она даже представить себе не могла возможности развода. Как высказалась по этому поводу Джуди Кантер, «если Грейс приложит усилие, все у нее сложится хорошо; она и раньше умела распоряжаться собой, и пока что весьма успешно». Так что брак вряд ли принесет какие-то неожиданности. Несмотря на все ее кажущиеся слабости и незащищенность, Грейс обладала завидной выдержкой и стойкостью духа. Пресловутый «паттоновский танк» давил в ее душе даже малейшие опасения, что у нее с Ренье могут не сложиться отношения. Грейс больше беспокоило другое: сумеет ли она с честью выдержать неизбежную процедуру медицинского обследования (доктор Дона должен был сделать заключение относительно того, способна ли Грейс выносить для Ренье наследника).

— Но ведь они обнаружат, что я не девственница, — поделилась она своими опасениями с Доном Ричардсоном.

— Скажи им, — предложил идею Ричардсон, — что ты случайно «порвалась», занимаясь физкультурой в школе.

Когда Ренье в 1988 году спросили об этом обследовании, тот категорически отрицал, что оно когда-либо имело место. Тем не менее, Гримальди имели большой исторический опыт отрицания нелицеприятных фактов, которые впоследствии оказывались правдой, чистейшей воды правдой. Существование обычая выплаты денежного приданного отрицалось на протяжении многих лет, пока сам князь, наконец, не был вынужден обнародовать брачный контракт. Начиная от необходимости уведомления французского правительства и кончая меркантильными подробностями брачного контракта ухаживания Ренье были опутаны паутиной отнюдь не сентиментальных, но в высшей степени приземленных и деловых условий и оговорок. Поэтому вряд ли имело смысл вступать в пререкания, споря о том, с кем останутся дети в случае развода, не будучи до конца уверенной, что эти дети вообще появятся на свет.

Князь Ренье неизменно подчеркивал, что в декабре 1955 года доктор Дона сопровождал его в Америку исключительно как друг и хороший знакомый, чтобы князю было не так скучно, пока тот будет проходить медицинское обследование в больнице имени Дж. Гопкинса. Однако это утверждение явно не стыкуется с тем, что, по воспоминаниям Ричардсона, поведала ему Грейс. «Она сказала, что к ней приходил священник, чтобы обсудить религиозную сторону дела, и что при этом присутствовал врач, который должен был сделать заключение, что Грейс не страдает бесплодием, — вспоминает Ричардсон. — Она сказала, что ей не избежать гинекологического кресла и связанных с ним разглядываний и общупываний. Ее беспокоило не столько бесплодие, сколько девственность. Не известно, что там хотел разглядеть врач, однако она ужасно волновалась».