Лидия Герман - Немка

Дома я его представила своей матери. Потом мы ели жареную картошку и сидели за столом до глубокой ночи, вспоминая о годах войны, о наших общих друзьях и знакомых. Естественно, и о Розе, моей лучшей подруге, которую я считала его будущей невестой. Но Роза была к этому времени уже замужем, это он знал. Обо мне он имел полную информацию от своей сестры Дарьи. Теперь он хотел еще знать, есть ли у меня друг. Да, у меня есть друг, однако не такой, как, может быть, представляет себе это он, Михаил. Павел Братчун, с которым я училась в школе, мой хороший друг, и он лучший парень из всех. Это я сказала открыто и твёрдо, глядя при этом ему прямо в глаза, чтобы он знал, что я с ним ничего общего не хочу иметь. И тут же, наклонив голову, я думала: «Я ведь сама не знаю, с кем я что хотела бы иметь общего. С Павлом я ведь поклялась честью никогда не быть вместе. Так же и с Михаилом никогда ничего не должно быть… Только не раскисать и не дать знать истинное положение дела… Всё так скверно, так мерзко и чудовищно… Собственно, мы бы с ним тоже могли стать хорошими товарищами».

Теперь я попросила его рассказать о его жизни, о его планах. Среднюю школу он уже закончил и теперь хотел бы попытаться поступить в военно-воздушную академию им. Фрунзе в Москве, и он надеется, что через год он приедет в родное село как курсант этой академии.

Тут я посмотрела на наши часы-ходики. «Михаил, извини, пожалуйста, время уже половина первого, школа начинается в 8 часов». Он спросил, сколько у меня завтра уроков, когда я вернусь домой. «Тогда до завтра. И не думай, что ты от меня так просто избавишься», — улыбаясь, как бы в шутку сказал он. «Дерзость это, по меньшей мере», — думала я.

На следующий день, в понедельник, у меня было всего три урока, два из них с письменной работой. Обычно я проверяла тетради сразу после уроков, еще в учительской, и редко брала тетради домой. Сегодня я все тетради взяла домой, моей матери нужно было помочь при стирке. Я думала, что еще успею подготовиться к завтрашним урокам, пока он придет.

Я чуть не выронила все тетради, когда открыла дверь в комнату — Михаил сидел за столом с моей матерью! Они, видимо, не без волнения беседовали! Бог ты мой! Моя мама почти ничего не понимала по-русски, её запас слов ограничивался десятью-двадцатью словами! С сияющими глазами, порозовевшими щеками сидела она тут, заметно помолодев. Сияя от счастья, она смотрела на меня. Михаил поднялся и взял у меня тетради.

«Ты хочешь их еще все сегодня проверить?» — «Конечно, и учебные планы написать. Завтра у меня пять уроков».

Моя мать хитрила, конечно, сказав, что она завтра утром вместе с Линдой будет стирать белье, а сейчас она пойдет к Элле за молоком. Она просто-напросто хотела меня оставить с Михаилом наедине.

Тогда я настояла мне позволить за молоком сходить — после работы мне нужна прогулка. «А молодой человек?» — озабоченно поинтересовалась она (она говорила со мной по-немецки, я с ней по-русски). Михаил с удовольствием пошел со мной. Когда мы приближались к сельсовету, спросила я, видел ли он уже Галину Шкурко, она же теперь работает в сельсовете секретарем. Нет, он еще не был в сельсовете. — «Пойдем, — сказал он вдруг и остановился. — Пойдем, мы зайдем вместе и распишемся». Расписаться — это значит оформить брак. Я расхохоталась.

«Я вполне серьезно. У нас, правда, есть еще несколько дней, но мы и сейчас можем все оформить, или хотя бы подать заявление».

«Перестань, пожалуйста, об этом, не то… Или… может, ты хочешь просто посмеяться надо мной?» Мне это все хотелось обратить в шутку, или сделать вид, что я приняла это за шутку. Смеясь, я шла дальше, он следовал за мной. Шутя, смеясь, играючи — так всю дорогу. Когда мы вернулись, матери уже не было. Прежде чем я приступила к работе, я положила на стол перед Михаилом стопку газет и журналов: «Юный Пионер», «Комсомольская правда», «Пионер», «Костер», «Затейник», и др. Он читал, решал кроссворды, ребусы, загадки и различные головоломки — всё для детей и молодёжи. Он не говорил ни слова, чтобы мне не мешать при работе. Несколько раз наши взгляды встречались — он наблюдал за мной. Ну и что?.. Позже состоялся серьезный разговор. Он не хотел или не мог понять, что я, как и все российские немцы, не пользуюсь всеми правами, как остальные национальности. Тогда я не решалась дискутировать на эту тему. Я повторяла только «мне нельзя», или «тебе этого нельзя». Он встал, прошёлся туда-сюда и остановился передо мной.

«Где ты, собственно, родилась?» — «Родилась? В Мариентале родилась», — с испугом ответила я и посмотрела на него, как будто я ему доверила свою самую большую тайну. Видимо, он ожидал какого-то другого ответа.

«И где расположен этот Мариенталь?» — «Он расположен в Саратовской области на Волге и называется теперь Советское». — «Вот видишь — это в России. Ты родилась и выросла в России. Я же тебя узнал еще ребенком. Ты теперь по-русски говоришь лучше, чем я. И не немка ты вовсе, а русская». Он подвинул свой стул совсем рядом к моему и сел.

«Нет, Михаил, я немка, и мы все находимся под комендатурой». — «Но ты живешь в России, здесь, в Кучуке… В конце концов, я мог бы уволиться из армии и приземлиться где-нибудь здесь. Но, честно говоря, Кучук меня уже не привлекает, но здесь недалеко, в Алтайском крае, есть Алтайские горы с удивительно красивым озером, с горными речками — там я бы хотел поселиться. Я бы мог где-нибудь механиком работать, а ты, естественно, учительницей». — «Михаил, ты получишь образование во Фрунзенской академии, ты же это сам прекрасно знаешь». — «А если не сдам экзамены?» — «Ты обязательно сдашь экзамены».

Пришла моя мать, и разговор наш прервался. Михаил пожелал посмотреть нашу школу, когда он в ней учился, она была еще не достроена. Да, с удовольствием я покажу ему школу. Он подошёл к двери с табличкой «7 класс». «Это был и мой 7 класс». В ряду у окна он сел за последнюю парту. «И ты здесь преподаешь семиклассникам немецкий язык… Я им завидую. У нас тогда не было немецкого языка…», — сказал он задумчиво. «А где ты сидела в 7-м классе?» — «Не в этом помещении. Это же был 1943–44 учебный год, в седьмом нас было всего 12, наш класс тогда занимался в теперешней пионерской комнате. А в этой комнате был тогда военный кабинет, и он не отапливался».

«Теперь пойдем в тогдашний твой пятый класс. Ты еще сердишься на меня за фотографию?» — «Когда я её получу назад?» — «Оставь её… У моей матери она будет в полной сохранности».

Когда мы вышли из классной комнаты, мы услышали голоса. Михаил навострил уши. «Из учительской. Вторая смена недавно закончилась. Некоторые учителя проверяют еще тетради», — пояснила я. Дверь в учительской открылась, и Екатерина Михайловна, учительница начальных классов, вышла. «Ага, — воскликнула она своим зычным голосом. — Военно-воздушная оборона интересуется школьными делами».