Александр Никонов - Наполеон. Попытка № 2

«…Когда зима, удвоив свою жестокость, напала на каждого из нас, все эти мелкие группы, сплотившиеся для борьбы с бедствиями, распались: теперь борьба совершалась изолированно, лично каждым. Лучшие солдаты сами уже не уважали себя… С этих пор не было больше братства по оружию, не было общества, не было никакой связи между людьми, невыносимые страдания притупили всех…»

«…В этом поголовном несчастии самый чуткий человек мог думать только о личной безопасности. Вся дорога была покрыта мертвыми и умирающими. Каждую минуту можно было видеть солдат, которые, не будучи больше в состоянии выносить страданий, садились на землю, чтобы умереть — для этого достаточно было посидеть минут пять. Вот только что товарищи вели между собой разговор, как вдруг один из них, почувствовав сильную слабость, сказал: „Прощай, друг, я остаюсь здесь“. Он лег на землю, и через минуту его не стало…»

«Ничто не делает человека столь малодушным, как холод…»

«Сердца наши зачерствели настолько, что мы не чувствовали больше ничего, эгоизм был единственным инстинктом, который остался в нас…»

«Немыслимо описать, как страдают наши несчастные раненые!.. В беспорядке наваленные на повозки, лошади которых пали, они оказываются покинутыми среди дороги без помощи, даже без надежды получить ее… Товарищи, друзья этих жертв, даже самые преданные, проходя мимо них, притворяются, что не узнают их, они отводят свои взоры. Нет больше друзей, нет больше товарищей. Жестокие по отношению друг к другу, одетые в какие-то лохмотья… голый инстинкт самосохранения заменил былой душевный пыл и ту благородную дружбу, которая обычно связывает братьев по оружию…»

«Если около нас или под колеса пушек падали наши начальники или товарищи, напрасно стали бы они звать на помощь. Вся холодная черствость климата проникала в сердца, холод обезобразил чувства, как и лица… и действительно, остановиться на минуту значило рисковать жизнью! При этой всеобщей гибели просто протянуть руку своему товарищу, своему умирающему начальнику было актом изумительного великодушия. Малейшее движение, вызванное состраданием, становилось великим подвигом…»

Они вовсе не были плохими или жестокими людьми. Просто человек — как батарейка. Когда энергии уже не остается, когда мороз высасывает последнее тепло и индикатор разряда дрожит возле нулевой отметки, организм начинает функционировать в таком режиме, при котором последних джоулей хватает только на то, чтобы шагать, волоча ноги, а уровень энергии падает много ниже тех отметок, которые позволяют поддерживать совесть и благородство. Благородство — дитя сытости, производное тепла. Уходит тепло из человека — уходит человечность. Тем удивительнее были случаи милосердия.

«В мирное время всякий… поспешит помочь своему начальнику подняться, если тому случится оступиться или упасть. Я не видел ничего подобного во время отступления из России. Сколько генералов и других офицеров падало на моих глазах, и никто из проходивших никогда не думал подать им руку, чтобы помочь подняться. Каждому предоставлялось подниматься самому.

Признаюсь, я был в то время таким же эгоистом, как и другие. Один раз мне посчастливилось бог знает как раздобыть несколько картошек, наполовину мерзлых. Прибыв к бивуаку, я поспешил испечь их в горячей золе. Один из моих товарищей сел около меня в надежде разделить со мной мой богатый завтрак… я имел жестокость наотрез отказать ему. Он поднялся и ушел, сказав печально:

— Я вам этого никогда не прощу!

Только тогда лед в моем сердце растаял. Я вернул его и поспешил поделиться с ним…»

…И это было только начало катастрофы.

«Шестого декабря небо показало себя еще ужаснее…»

«Утром было 24 градуса мороза, ночью же он увеличивался так, что термометр показывал 29, а восьмого вся ртуть собралась в тюбике. Я разбил термометр в присутствии нескольких офицеров, показав им ртуть, сделавшуюся похожей на маленькую пулю. Вся дорога покрылась сплошным льдом, отчего люди, ослабленные усталостью и отсутствием пищи, падали тысячами; не будучи в состоянии подняться, они умирали через несколько минут…»

«В воздухе летали ледяные крупинки, птицы падали замерзшими на лету. Атмосфера была неподвижной и безмолвной; казалось, все, что могло в природе двигаться и жить, даже сам ветер, было подавлено, сковано и как бы заморожено. Ни слов, ни ропота — мертвое безмолвие, безмолвие отчаяния…»

«Большая часть деревень по нашему пути была старательно выжжена нашими солдатами, гревшимися у этих чудовищных костров. Сколько раз мне случалось видеть сотни теней вокруг пылающих лачуг; эти тени болтали и хохотали, пока все не превращалось в пепел. Про них говорили, что они отморозили себе мозг. Эти несчастные, на которых никто не обращал внимания, большей частью погибали самым ужасным образом…»

«Я вдруг заметил большие костры, разложенные с одной стороны дороги недалеко от группы домиков. Я приблизился к одной из групп и был очень радушно принят. Тут были польские уланы и французские конные егеря, конечно же, без лошадей. Я вступил в разговор с французами. Несмотря на мой костюм, более чем изорванный, по которому едва ли во мне можно было признать офицера (Запомните это одеяние! — А. Н.), егеря были очень любезны и предупредительны со мной. Очевидно, это были люди из хороших семей. Один из них спросил меня: видел ли я, что находится у меня за спиной, между строениями? Я бросил взгляд по указанному направлению, но увидел только громадную пирамиду, верхушка которой достигала второго этажа построек. При мерцающем свете нашего костра я не мог разобрать, из чего состояла эта груда, покрытая густым слоем снега. Француз, которого я спросил об этом, сказал: — Это трупы.

Вся пирамида состояла из сотен тел, смерзшихся в одну кучу».

…И после этого находятся люди, считающие, что вовсе не мороз погубил французов! Штабеля трупов размером с дома… Это, конечно, Кутузов всех убил, всех зарезал.

Но картина будет неполной, если я не приведу еще несколько отрывков.

«Начиная с 7-го числа настал такой необычайный холод, что даже самые крепкие люди отмораживали себе тело до такой степени, что, как только они приближались к огню, тело начинало мокнуть, распадаться, и они умирали. Можно было видеть необычайное количество солдат, у которых вместо кистей рук и пальцев оставались только кости, все мясо отпало. У многих отваливались нос и уши, огромное количество сошло с ума — это была последняя стадия. Их можно было принять за пьяных, они шли, пошатываясь и говоря несуразнейшие вещи, которые могли бы даже показаться забавными, если бы не было известно, что это состояние является предвестником смерти.