Маршалы Наполеона. Исторические портреты - Рональд Фредерик Делдерфилд
Даже в столетии, которому предстояло увидеть появление автоматического оружия, никто и никогда не наблюдал подобных сцен. Это был последний случай традиционного ведения войны и гибель традиции, уходящей корнями ко временам атак слонов Ганнибала на римскую фалангу или — еще дальше — к временам защиты Фермопил. После Ватерлоо на полях сражений пехоте уже редко подавалась команда: «Строиться в каре, готовиться отражать конницу!» Правда, традиция отмирала с трудом, и в последний раз эту команду можно было услышать под Омдурманом[35]. Но все равно она никогда не отдавалась такому большому количеству войск, и ее выполнение не производило такого впечатления на наблюдателей, как при Ватерлоо.
Кирасиры, драгуны, конные егеря, уланы, гусары, конные жандармы помчались рысью и пересекли эту долину смерти, достигнув плато, где их и встретила уставшая за день английская пехота, расположившаяся в три ряда (лежа, на колене, стоя) и отражавшая каждую атаку залповым огнем. Под этим огнем несущиеся в строю эскадроны таяли буквально на глазах и цвет кавалерии Великой армии превращался в хаотичную массу всадников, которые, действуя каждый за себя, пытались колоть и рубить ощетинившихся штыками англичан, валились друг на друга или отступали в долину, чтобы перестроиться и снова, и снова, и снова мчаться в атаку. Все это продолжалось до тех пор, пока каждое каре не оказалось окруженным валами из мертвых и умирающих французов. «Что-то слишком рано!» — заметил Наполеон, наблюдавший за происходящим с высоты близ фермы Бель-Альянс, но предпринять ничего не мог. Убедившись же, что его великолепная конница потерпела поражение, он направил в атаку резерв Келлермана, тщетно надеясь, что большее число эскадронов все-таки сумеет достичь должного результата и вытеснить англичан с поля боя.
Ней возглавлял каждую атаку. Увидев, как оборачиваются события, он в настоятельной форме затребовал у императора подкреплений. Но тень поражения уже нависла над Наполеоном. «Подкреплений… — пробормотал он. — А где, он думает, я их смогу взять?» Но по-прежнему предоставил командовать сражением Нею. Мучаясь в седле от боли (он страдал геморроидальным кровотечением еще с момента высадки на французском побережье), Наполеон следил за тем, как последние эскадроны Великой армии разлетаются на части, наталкиваясь на поредевшие каре, и только в начале вечера одиннадцать батальонов гвардии предприняли последние героические усилия согнать англичан с плато.
И тут со стороны правого фланга французов показалась длинная колонна, и кто-то из немецких пленных предположил, что это приближается прусский авангард. «Чепуха! — произнес Наполеон. — Это Груши! Наконец!»
Но это был не Груши. Это были действительно пруссаки, спешившие выполнить обещание Блюхера, данное им Веллингтону. Теперь батальоны Молодой гвардии, в которых так отчаянно нуждался Наполеон, потребовались для того, чтобы остановить прусские войска, в то время как французы из последних сил стремились выиграть битву до наступления темноты.
Неутомимый Ней опять возглавил атаку, на этот раз он был на ногах. К этому моменту под ним было убито уже пять лошадей. Очевидец описывает, как он поднимался по склону, — его лицо почернело от пороховой гари, один эполет был сорван пулей, форма порвана, и весь он был выпачкан в грязи. Кто-то закричал: «Вон идет Le Rougeaud!» — и даже раненые вставали и следовали за гвардией. Величайший режиссер не смог бы создать более впечатляющий сценарий последнего акта легенды о Наполеоне.
Он закончился, как и предполагал Ней, смертями, разгромом, жуткой катастрофой. Расстреливаемая во фланг артиллерией, сметаемая ближним ружейным огнем по фронту, гвардия таяла на глазах, и, когда беглецы — измученная кавалерия и вымотанная пехота — увидели, как начинают шататься и «медвежьи шапки», наполеоновскую армию охватила волна паники, она развернулась и побежала по дороге, ведущей к Шарлеруа.
Панике не поддался лишь один человек. В течение всей своей жизни Мишель Луи, князь Московский, герцог Эльхингенский, сын бочара из городка Саарлуи, никогда не поворачивался спиной к врагу на время большее, чем требовалось, чтобы собрать бегущих и зарядить ружье. Изменять своим привычкам в своей последней битве он не собирался. С саблей, перебитой английским штыком, нещадно ругаясь, эльзасец прорубил себе путь к еще не разбитому французскому каре и медленно, шаг за шагом отступал — как он делал это на выжженной солнцем равнине под Лиссабоном или преследуемый казаками в России. «Смотрите, как может умирать маршал Франции!» — кричал он пробегающим мимо солдатам. Однажды, очевидно для самого себя, он выкрикнул: «Да пусть нас повесят, если мы это переживем!»
Когда каре распалось, он нашел следующую группу, а когда рассеялась и она, то он, уже в темноте, набрел на какого-то капрала. Вместе с ним он поднялся на высотку. Здесь Ней, размахивая обломком сабли, призывал бегущих собраться вместе и снова идти в атаку. И даже в этой ужасной ситуации солдаты продолжали восхищаться своим рыжеволосым маршалом. «Да здравствует Ней!» — кричали они, продолжая отступать. Это ни в коем случае не было иронией — они отдавали должное этому сверхчеловеку.
Англичане наступали, собрав всю оставшуюся у них артиллерию и засыпая уцелевшие французские каре градом картечи. Во фланг отступающим французам ударили прусские гусары. Не давая пощады, они рубили толпы безоружных людей, устремившихся по дороге и через затоптанные поля. Только когда уже совсем стемнело, Ней выбрался с поля боя, опираясь на плечо капрала. Где-то за фермой Бель-Альянс ему нашли лошадь. Он вскочил в седло и медленно поехал в сторону Самбры — последний из старших офицеров, покидающий поле боя.
Глава 20
«Vive le plus fort!»
Когда союзники входили в столицу, английский офицер, идущий во главе колонны, услышал, как какой-то француз приветствует его восклицанием: «Vive le plus fort!»[36] Заинтересованный англичанин подошел к нему и заговорил. Француз рассмеялся и показал ему двустороннюю кокарду, на одной стороне которой был изображен триколор, а на другой — белая эмблема Бурбонов. Взгляд этого парижанина на события был типичным для французов тех летних недель.
Военно-политическая карьера Наполеона развивалась крайне стремительными темпами. Он стал всемирно известным генералом в двадцать шесть лет, хозяином Франции — в тридцать, фактическим императором Европы — в сорок, спасающим свою жизнь беглецом — в сорок пять и ушел из жизни в пятьдесят один год. Чем выше он поднимался, тем быстрее крутилось колесо его судьбы. Но еще никогда оно не крутилось так быстро, как в промежутке между 15 июня и 15 июля 1815 года. 15 июля он уже находился на борту английского корабля «Bellerophon»[37] в качестве добровольного пленника. Недели, прошедшей после
