Иван Фролов - Загадка жизни и тайна человека: поиски и заблуждения

Н.Ш. Политик как лидер виден всем, но доступен отнюдь не многим. Каким образом Вы вошли в ближний круг горбачевских "прорабов перестройки", куда, очевидно, мог попасть вовсе не любой "первый встречный прогрессист"?

И.Ф.Расскажу теперь, как я стал помощником М.С. Горбачева. Когда он пришел к власти, я не очень обратил на него внимание: мне казалось, что появился очередной руководитель, каких мы уже видели. Его предшественники — Ю.В. Андропов и К.У. Черненко — как-то "промелькнули", и я думал, что то же будет и с Горбачевым, хотя он, по-моему, должен был "просидеть" на своей должности гораздо дольше своих предшественников. Так как на его стороне важное "преимущество": сравнительная молодость, но и только.

Что касается предшественников М.С. Горбачева, то, например, с Ю.В. Андроповым я не был знаком лично, однако мои друзья говорили о нем хорошо, отмечая, правда, имевшийся у него "венгерский комплекс" (он был нашим послом в Венгрии во время трагических событий 1956 года), что мешало ему принимать смелые решения. Кроме того, мне не нравилось, что он был ставленником Л.И. Брежнева в КГБ, который учел ту роль, которую эта зловещая организация играла в устранении Н.С. Хрущева. Это предполагало большую осторожность в программах и действиях нового лидера. Так оно и случилось, хотя Ю.В. Андропов принял ряд мер по "совершенствованию социализма", в основном ничего не меняя. Однако, я думаю, это был недюжинный человек, и жаль, что он умер так рано. Ю.В. Андропов больше всего произвел на меня впечатление своей статьей в журнале "Коммунист", где он во многом по-новому сказал о К. Марксе и марксизме, органично включив их в контекст мировой мысли и выделив особо гуманистические аспекты.

Такие настроения привели к росту интереса со стороны партийных идеологов к проблематике человека и гуманизма, а значит, в какой-то мере и ко мне. Во всяком случае после определенного перерыва я был включен в состав делегации ЦК на международный коллоквиум "Марксизм и освобождение человека" (конец января 1983 г.), который состоялся в Париже и был организован Институтом марксистских исследований при французской компартии. Я там выступил (совместно с В. Загладиным) с докладом, который был опубликован в журналах "Коммунист" и "Пансэ". Но интересно здесь то, что Ю.В. Андропов, составивший затем сборник, открывавшийся его статьей, сам предложил, как мне рассказывал В.В. Загладин, включить в него и нашу статью. Все дело, однако, в том, что и на коллоквиуме в Париже, и в этой статье мы ясно определили марксизм как науку об освобождении и развитии человека и человечества, как реальный гуманизм, называя "все остальное" (революцию, экономическую концепцию и пр.) лишь средством реализации этой гуманистической цели. Теперь трудно оценить смелость и необычность выдвижения этой идеи, но достаточно вспомнить, что "классический марксизм" и Лениным, и Сталиным, а также их последователями определялся" с точностью наоборот", когда средство становилось целью. От меня попросили записку в ЦК о развитии исследований глобальных проблем, человека и гуманизма. Я ее сделал, но она стала "неактуальной" в связи со смертью заказчика — Ю.В. Андропова.

Что касается К.У. Черненко, то я был знаком с ним и общался в служебном порядке, когда работал помощником П.Н. Демичева. Он был тогда заведующим общим отделом ЦК КПСС и сосредоточивал в своих руках все нити партийной власти. что и определило его дальнейшее продвижение. Конечно, я относился к нему с большой иронией, без которой вообще было невозможно воспринимать последние годы жизни Л.И. Брежнева, безграничным доверием которого пользовался будущий Генеральный секретарь.

Вместе с тем вокруг К.У. Черненко появилась группа "новых теоретиков", которые интересовались проблематикой человека. В их числе его дочь и ее муж — философы. Они, конечно, знали о моих работах, а потому я получил некоторый "сигнал", что если я подам на имя К.У. Черненко записку с обоснованием необходимости междисциплинарного, комплексного исследования человека и организации Института человека (о чем я в то время много писал), то это будет встречено с пониманием. Я опять все сделал, как меня просили. Мне передали, что "понимание" было, но мой новый адресат тоже скончался.

H.Ш. Просматривается какая-то странная зловещая закономерность между подачей записки и кончиной заказчика…

Н.Ф. Может быть, их убивали мои записки?.. Черный юмор… Получил ли М.С. Горбачев "по наследству" эти записки или нет — он мне не говорил, да и я у него не спрашивал: жизнь меня научила и этому. Может быть, они находятся сейчас в "архивах ЦК КПСС", захваченных "демократами". Но я не спрашиваю и их об этом: когда надо, они опубликуют то, что им выгодно. А кому из них выгодны сейчас свидетельства, что и в предыдущие годы были попытки постановки новых проблем, ведь многие из нынешних деятелей, находящихся у власти, были тогда очень "молчаливыми" и предпочитали строго следовать официальной идеологии.

Ясно поэтому, почему приход к власти М.С. Горбачева, сразу же (хотя и с должной осторожностью на первых порах) объявившего, что "дальше так жить нельзя", что нужно ускорение нашего развития, обновление всей жизни общества, переход его в качественно новое состояние, привел меня опять в политику. Я уже сказал, что М.С. Горбачев не произвел вначале на меня впечатления человека, решившего сделать что-то существенное для прогресса нашей страны. Но состоявшееся в июне 1985 года совещание (не Пленум ЦК, как хотел раньше М.С. Горбачев) по ускорению научно-технического прогресса (моя "идея-фикс"!) произвело на меня сильное впечатление. Я откликнулся на него статьей в "Вопросах философии", название которой сильно форсировало, правда, события, но я так воспринял все это — "Время решающих перемен". Статья была, как мне сказали позже, замечена и высоко оценена в ЦК КПСС.

Некоторое время спустя, в феврале 1986 года, мне позвонил А.Н. Яковлев и от имени М.С. Горбачева предложил перейти на работу в журнал "Коммунист" в качестве главного редактора. Я согласился, приступил к работе, стал участником состоявшегося вскоре XXVII съезда КПСС, на котором был избран членом ЦК КПСС. Это, конечно, произвело на многих противников — "ортодоксальных коммунистов и марксистов" шоковое впечатление. Как мне сказали, и в тогдашнем окружении М.С. Горбачева многие отговаривали его от того, чтобы на столь высокие партийные должности выдвигать такого "малопартийного" человека, как я. Но М.С. Горбачев пренебрег этими предостережениями.

Я с необычайным даже для меня усердием и подъемом взялся за новую работу, почувствовав, наконец, "высокое соприкосновение" своих идей с политикой. Я не думал, что доживу до этого, и был по-настоящему счастлив. Прежде всего, конечно, я сделал то, что было впервые после сталинизма в "Коммунисте": я ввел раздел "Дискуссии", который уже после первых статей академика Т.И. Заславской и О.Р. Лациса привлек к себе внимание. Последнего я взял после этого на работу в редакцию вначале в качестве политического обозревателя, а потом — своего первого заместителя. Для этого мне пришлось провести неприятные беседы в Комитете партийного контроля ЦК КПСС, чтобы снять обвинения против Лациса, за которые он имел строгий выговор по партийной линии. В итоге он стал потом членом ЦК КПСС. (Правда, на Конституционном суде по "делу КПСС" О.Р. Лацис выступил как свидетель против нее, но это уже все — на его совести.)