Иван Фролов - Загадка жизни и тайна человека: поиски и заблуждения

Ученые опасаются (и не без оснований) этого, так как правовые регламентации могут затормозить фундаментальные исследования в науке о жизни и человеке. Хотя некоторые из них нужны в том, что я называю биомедициной. Важно, чтобы они не распространялись на фундаментальную науку, где свобода поиска не должна жестко регламентироваться.

H.Ш. Как у человека, достаточно пожившего и повидавшего, встречавшегося с массой интересных людей, державших руку на пульсе времени, не возникает ли у Вас желания доверить свою память бумаге или магнитофону? И не под углом, как часто бывает, казенно-приглаженных воспоминаний, дающих сухую сводку фактов и набор самооправданий, а под углом раскованной откровенности… Это мог бы быть интереснейший документ эпохи…

И.Ф. Ну, насчет "документа эпохи" это, мне кажется, слишком сильно сказано, но саму идею я не отвергаю. Я долго сомневался: стоит ли это делать, а, кроме того, я уже сказал, в начале кашей беседы, что не люблю "итогов", меня раздражает обилие всякого рода "мемуаров" такого сорта, о котором Вы сказали. Конечно, от меня "раскованной откровенности" можно добиться только тогда, когда я нахожусь… в известном состоянии, да и то в определенных рамках. Это не только соответствует моей натуре, но и привычке к осторожности. (Я говорил уже о доносах на меня: интересно было бы сейчас посмотреть на них — мне рассказывали, что есть целая папка — или папки — в соответствующих учреждениях, например, в бывшем ЦК.)

Конечно, если, как Вы говорите, я "доверю свою память бумаге или магнитофону" (последнее почти исключено, так как я люблю по старинке "скрипеть перышком"), это будет книга в основном об идеях и людях, "унесенных ветром", с которыми свела судьба. Это меня теперь увлекает, а не я сам, хотя какие же тогда "воспоминания"? Попробую, как сделал это в беседах с Вами. Но к ним меня побудили конкретные поводы… Разумеется, я буду избегать "сухой сводки фактов", а тем более "самооправданий" — зачем мне это? Но вряд ли когда-либо выйду за известные рамки и не буду вторгаться в свою личную жизнь — в большей мере, чем официальная, насыщенную и увлекательную. Я о ней никогда и ни при каких условиях ничего не скажу. Многое в ней — тайна, которая умрет со мною.

Меня в большей степени занимает сейчас то, что я не смог сделать (по разным причинам — перегруженность организационной работой, недугами, навалившимися на меня и пр.) в своей научно-философской деятельности. У меня есть отдельная папка, в которой я всю жизнь определял свои перспективы, разрабатывая даже подробное содержание и тезисы новых работ. Есть и целые шкафы подобранных мною для этих работ книг, других материалов: они с укором смотрят на меня, но я, наверное, к ним не вернусь. Например. Я долго работал над "Философскими притчами" и много написал. У меня есть разработка книг: "В поисках человека. (Гуманистические традиции в истории русской культуры)", "Основания новой гуманистической философии", "Новый гуманизм" и др. Не буду продолжать дальше: грустно это, да и бесполезно, так как жизнь кончается…

Я спокойно, "философски" отношусь к смерти, и написал об этом уже лет 20 назад. Меня научила этому прежде всего моя мать — очень религиозная и рано умершая русская женщина, стремившаяся воспитать меня в христианских традициях (я ведь все их хорошо знаю с детства). Огромное влияние оказали на меня уже в зрелые годы библейские тексты, которые я кропотливо изучал (во время моего третьего уже "свидания со смертью" в период многомесячной болезни и в перерывах между многочисленными операциями под полным наркозом) я заново перечитал "священные книги", и многое в них помогло мне. Но, конечно, самое большое влияние на меня оказали и оказывают труды великих философов, русская литература и наука — Л.Н. Толстой, Ф.М. Достоевский, А.П. Чехов, И.И. Мечников, И.И. Шмальгаузен и многие-многие другие. Поэтому и закончить эту тему и вообще нашу беседу я хочу словами М.А. Булгакова. Помните, что писал этот страдалец в "Мастере и Маргарите"? "Боги, боги мои! Как грустна вечерняя земля! Как таинственны туманы над болотами! Кто блуждал в этих туманах, кто много страдал перед смертью, кто летал над этой землей, неся на себе непосильный труд, тот это знает. Это знает уставший. И он без сожаления покидает туманы земли, ее болотца и реки, он отдается с легким сердцем в руки смерти, зная, что только она одна успокоит его".

Вот и все. Конец. А может быть, еще и какое-то начало?.. "Нить жизни" продолжается, и я думаю при этом о своих внучках — Анастасии (8 лет) и Дарье (1 год), которым и хотел бы посвятить нашу беседу.

Примечания

1

«Вопросы философии», № 8, 1999.