Петр Горелик - По теченью и против теченья… (Борис Слуцкий: жизнь и творчество)
(Это одно из немногих стихотворений, которое Борис Слуцкий пометил датой. Написано оно 26 февраля 1977 года. За три недели до этого скончалась жена Слуцкого. Сам Слуцкий был близок к глубокой многолетней депрессии. Воспоминания о юности и школе помогали ему на время отвлечься и бороться с надвигавшейся болезнью. Стихотворение — шуточное, но, как обычно бывает у Слуцкого, ситуация в нем изложена отнюдь не шуточная. Речь в нем идет о функции поэта в новом, пореволюционном обществе, если угодно, в новом массовом обществе. Поэт — культуртрегер: он излагает внятным, понятным для масс языком великие сюжеты, замещая, заменяя вконец замотанного учителя. Это — одно из тех стихотворений, в котором Борис Слуцкий попытался определить свое место в обществе, свою социальную функцию. Он много раз это делал: горе-приемник, учитель школы для взрослых, политрук; но, пожалуй, любопытнее всего было вот это определение — излагатель великих сюжетов, покуда учитель отлучился по делам из класса.)
Соломон был человеком не вредным, мы относились к нему с сочетанием жалости и уважения. Пожалуй, жалости было больше.
Школа имела двойной номер 83/94-я. В одном здании находилась украинская 83-я и русская 94-я. В эти годы и сложились представления о личности Слуцкого-юноши.
Прежде всего, Слуцкий был одарен «шишкой» дружбы. Но это сверстники оценили задолго до того, как мы стали учениками старших классов. Теперь же обнаружились глубоко заложенные в нем задатки трибуна и лидера. Хотя Борис никогда не первенствовал в официальных ситуациях — на собраниях, митингах, слетах, конференциях; во всяком случае, в памяти это не сохранилось. Оберегая свою независимость и дорожа своим временем, он уклонялся от избрания в различные комитеты и президиумы. В стихотворении «Председатель класса» Борис пишет:
Я был председателем класса…Единственная выборнаяДолжность во всей моей жизни,Ровно четыре годаВ ней прослужил отчизне.
Скорее всего, с четвертого до восьмого класса, — в хороших стихах не врут. По-видимому, Борис не очень усердствовал в этой должности. Его лидерство в школе и в классе было неформальным, но прочным, авторитет — непререкаемым. Его выступления на уроках истории, литературы, обществоведения (именно выступления, а не ответы), споры с учителями, которые он позволял себе не часто, но всегда уместно, дышали страстью, обнаруживая в нем подлинного трибуна.
Лидером делала его эрудиция. Он был в полном смысле ходячей гуманитарной энциклопедией, о его феноменальной памяти и обширности знаний уже в школьные годы можно судить по любимой игре — угадывании знаменитых людей. (Как он говорил — людей, которых знает в мире не менее миллиона человек.) Обычно Борис выходил из комнаты, а мы загадывали какую-нибудь знаменитость, вычитав биографию из энциклопедии. После этого Борис возвращался в комнату и начинал задавать вопросы. Ему разрешалось задать не более двадцати вопросов, на которые мы должны были отвечать только «да» или «нет». «Жив?» — спрашивал Борис. — «Нет». — «Мужчина?» — «Да». — «Умер до Рождества Христова?» — «Нет» и т. д. Двадцати вопросов оказывалось более чем достаточно. Ответ, как правило, был безошибочным.
Позже, в Москве, Борис продолжал эту игру с московскими эрудитами. Игра им была давно известна. И Слуцкий не всегда выходил победителем.
Однако же он не был в общественном смысле пассивным. Последний год учебы в школе совпал с началом Гражданской войны в Испании. Помню, как пристально следили мы за всеми перипетиями борьбы, как переживали неудачи и радовались успехам Республики, с какими надеждами на победу связывали появление интернациональных бригад. Понимали, что это — прелюдия ко Второй мировой войне. Этими событиями жили тогда все. Но Бориса отличало знание глубинных процессов, политических партий, лидеров и героев, течений и направлений в пестрой картине происходивших в Испании событий. (Одно из первых стихотворений Слуцкого «Генерал Миаха, наблюдающий переход испанскими войсками французской границы» навеяно войной в Испании.) В классе любили слушать Бориса об испанских событиях. Это не были официальные политинформации по заданию комитета комсомола: просто все были уверены, что так, как Борис, этого никто сделать не может.
В общественной жизни школы Борис, как сказали бы теперь, занимал свою нишу. У него был свой стиль. На каждом комсомольском собрании, где почти всегда кого-нибудь принимали в комсомол, Борис задавал один и тот же вопрос: «Что вы читали за последние три месяца?» На фоне политических допросов, учиняемых поступающим, где самым легким считалось назвать всех членов Политбюро и всех Народных комиссаров, вопрос Слуцкого выглядел неприлично легким, поначалу возмущал руководство своей глубоко скрытой иронией, вызывал замешательство принимаемых и смешки «старых» комсомольцев. Вскоре к вопросу привыкли. Заранее и не без посторонней помощи составлялся список «прочитанных» книг. Даже великовозрастные лентяи, не бравшие в руки книги, бойко отвечали, пока не спотыкались на сложных именах иностранных авторов. Многих этот вопрос действительно обратил в читателей. Через год спрашивать о чтении стало ритуалом. В отсутствие Слуцкого вопрос задавали другие, и тогда Слуцкий как бы незримо присутствовал на собрании. Борис рано прочитал Стендаля и знал, что «стиль — это человек». Однако в этом случае сказывалось не столько желание покрасоваться стилем, сколько желание приобщить ребят к книге.
Старшее поколение, учившееся в начале и в середине тридцатых годов, знает, как непросто было быть в то время неформальным лидером. Тогда и понятия такого не знали. Живы были традиции революционной поры. Школьный комсомол занимал ведущее положение в общественной жизни, принимали в него далеко не всех. Категории авангарда и массы были не декларацией, а реальностью. Общественные поручения воспринимались чуть ли не как задания революции. Школа была несравненно более демократичной, чем в послевоенные годы, ни в какое сравнение с послевоенными не шли институты школьного самоуправления. Лучшие выдвигались, избирались, руководили; неформальные становились формальными. Нужно было обладать какими-то особыми достоинствами, чтобы, оставаясь формально в стороне, быть выше правил игры, быть признанным авторитетом. Борис обладал такими достоинствами. Нас, его соучеников и товарищей, пленяли в нем не только эрудиция, образность языка, чудесная память. Всем этим он мог привлечь к себе наше внимание, но не сердца. Покоряла нас его цельность, недетская принципиальность, постоянство его привязанностей, верность, удивительно развитое в нем чувство дружбы и справедливости.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});