Даниель Циммерман - Александр Дюма Великий. Книга 1

Затем он попытается отринуть и отцовскую незаконнорожденность. С этой целью он полностью воспроизводит и свидетельство о браке своих родителей, подчеркнув имя Тома Александр Дави де ля Пайетри, сын покойного Александра Антуана Дави де ля Пайетри, а также слова: «принимая также во внимание извлечения из их метрик», которых, однако, он не обнародует. Была ли в его распоряжении метрика отца? Знал ли он правду о первых его годах в Сан-Доминго? Все это не имело бы ни малейшего значения, если бы тема незаконнорожденности — расовой, социальной или семейной — не присутствовала бы с такой настойчивой очевидностью в его жизни и творчестве.

Вполне вероятно, что Александр никогда не сомневался в том, что был сыном своего отца, но, возможно, как у каждого, в его детстве или отрочестве был момент сочинения некоего «семейного романа», в котором видишь себя найденышем, а настоящий отец твой — король. Или раб. Писателю же «семейный роман» может послужить основой для многих книг. И Александру к 1847 году уже послужил для двух, и каких! Для «Антони», одной из лучших его пьес, о герое которой, бастарде по рождению, он скажет: «Антони — это я». И для одного из первых его больших романов «Жорж» — о мулате, бастарде в том смысле, в котором и в наши дни говорит о полукровках язык обыкновенного расизма.

К концу своей жизни Александр признается, что сделал «пятьсот детей»[11]. Если предположить, что речь идет не о книгах его, то к 1847 году он должен был уже произвести на свет примерно двести пятьдесят бастардов. Из них он признает лишь двух. И не узаконит больше никого. Что касается сына его Александра, то и тот должен был дожидаться сознательного возраста, чтобы обрести отца. Не следовал ли он безотчетно модели своего дедушки? Разумеется, нет! Ведь маркизик дал свое имя Генералу, когда тому исполнилось четырнадцать, а Александр срок сократил вдвое и, кроме того, детьми своими никогда не торговал, благодаря чему сын его получил возможность самолично продаться Второй Империи и ее нравственному порядку. И еще одна пикантная подробность: автор слезливого «Побочного сына» не нашел ничего лучше, как поторопиться сделать такого же русской княгине, на которой, правда, он потом женится, когда она овдовеет. В числе других — существенное различие между отцом и сыном: единственная супруга Александра Великого была бесплодна.

В июле 1802 года Генерал в Виллер-Котре совершенно не беспокоился ни по поводу негритюда, ни по поводу незаконности рождения. Явление на свет долгожданного сына он воспринимает под знаком мужественности. В письме к Брюну, которого он просит быть крестным отцом, рядом с сестрой Александра — крестной матерью, он расхваливает сложение младенца, восхищается его размерами. «Знаешь, если он и теперь будет продолжать расти с такой же быстротой, как во чреве матери, он, пожалуй, достигнет неплохих результатов». И дальше в постскриптуме: «Возвращаюсь к моему письму, чтобы сообщить тебе, что парень только что выдал струю выше своей головы. Добрый знак, не так ли?!» Это проявление мощи не становится менее достоверным, оттого что им пользуются в качестве апокрифа[12]. Так же, как тот факт, что, отказавшись вначале быть крестным отцом под предлогом, что все его прежние крестники умирали, а на самом деле из опасения прогневить Первого Консула, у которого Генерал по-прежнему был в немилости, Брюн в конце концов соглашается крестить по доверенности. Возможно, факты не идеально точны[13], но отнюдь не лишены политической значимости для момента, когда Александр их излагает, выбирая себе в крестные отцы одного из тех, кто будет убит роялистами в 1815 году во время Белого Террора.

Вскорости после рождения Александра Генерал официально получает отставку как следствие своего отказа Бонапарту отправиться в Сан-Доминго, чтобы восстановить там рабовладельческий порядок. Напрасно будет требовать он недополученные двадцать восемь тысяч пятьсот франков жалования плюс пять тысяч франков компенсации за плен, пожизненный консул и в скором времени император злопамятен, мелочен и скуп. На содержание семьи у Генерала имеются отныне четыре тысячи франков в год, из которых следует вычесть тысячу двести — плату за шикарный пансион Эме в Париже. Конечно, это еще не нищета, да и кое-какие сбережения Генералу удалось сделать, судя по тому, что он переезжает из Виллер-Котре в расположенный неподалеку замок Фоссе, который он снимает у хозяев.

Отсюда начинаются воспоминания Александра. У него большая черная собака по имени Трюфель, которая служит ему для верховой езды. И первое в жизни горе он испытывает от смерти собаки. Генерал не отступает от прежнего образа жизни. Он держит четырех слуг: кухарку, садовника, который снабжает Александра лягушками и ужами, сторожа по имени Моке, которого «замучила» соседка: сначала сглазила, а теперь каждую ночь является и топчется у него на груди когда в галошах, а когда в сабо, что даст сюжет одной из самых смешных новелл, включенных в Мемуары[14]. Четвертый слуга в доме — «негр, лакей моего отца по имени Ипполит, черный дурень, глупости которого становились пословицами». Так однажды, когда Мари-Луиза попросила его внести в дом цветочные горшки из страха, что цветы могут замерзнуть, он выкинул цветы, а горшки сложил на кухне. Или упустил птичку, открыв дверцу, чтобы проветрить клетку. Итак, «Ипполит, превосходный пловец и бегун, неплохой наездник, был, как я уже сказал, далек от того, чтобы умственные его способности соответствовали физическим качествам». Но как бы черны и глупы они ни были, Александр по примеру отца всегда будет держать слуг, отвечающих потребностям малой негритянской доли своей натуры.

Однако и Ипполит не всегда делал одни лишь глупости. Однажды трое молодых людей попросили у Генерала разрешения искупаться в канале, который окружал замок. Плавать они не умели и, оказавшись на глубине, стали тонуть. Ипполит и Генерал бросились в воду. Глупейший выудил двоих, а умнейший довольствовался оставшимся. Мари-Луиза, мать-наседка, воспользовалась происшествием, чтобы предостеречь Александра от игр на берегу канала. Послушный сын урок запомнит. Но что более всего поразило его в этой сцене, так это «изумительные, особенно в сравнении с тщедушным и невыразительным Ипполитом, формы моего отца, формы, для создания которых, казалось, сплавили воедино статуи Геракла и Антиноя». Отныне Александр без устали будет моделировать собственное тело по образцу и подобию своего отца. И уже в юности в этом преуспеет, если верить свидетельству Виктора Пави: «Я восхищался этой гибкой и мощной мускулатурой, столь редко сочетающейся с преимуществами рассудка и духа»[15]. В июне 1805 года Генерал, «страдая и нигде не находя себе места, гонимый этой потребностью к перемене мест, которая преследует тех, кого торопит смерть», покидает замок Фоссе и поселяется в Антий, в загородном доме значительно более скромных размеров. Охота к перемене мест неотделима от финансовой ситуации, которая не перестает ухудшаться. Ухудшается и здоровье. Он посещает доктора в Санлисе, который рекомендует ему проконсультироваться у Корвисара в Париже. Он едет вместе с семьей.