Син-Лин - Белое внутри черного, черное внутри белого. Главы из книги

Сейчас же ее мать Чжоу Хойнянь обвиняли в предательстве в гоминьдановской тюрьме и в пособничестве своей дочери — «изменнице родины». Она часто говорила мне: «В этом мире нет ничего справедливого, поэтому не нужно относиться к жизни очень серьезно». Она страдала страшными головными болями и высоким давлением, которое иногда превышало двести. Но наша охрана не разрешала ей лежать на кровати и заставляла ходить на физические работы вместе с нами. Это была очень стойкая женщина.

ЧЖОУ ЯПО. Она была из очень бедной семьи на юге Китая. Тринадцати лет родители продали ее в семью богатых людей, где она стала восьмой женой хозяина. В 1949 году хозяин сбежал на Тайвань, а юная девушка осталась одна. Вскоре на ней женился один из командиров Народно-освободительной армии. Этого человека несколько лет назад назначили политическим работником в наше Бюро переводов. Интеллигенты Бюро очень невзлюбили как бывшего военного, так и его жену, поэтому в самом начале «культурной революции» объявили их контрреволюционерами: Чжоу Япо, поскольку она была восьмой женой сбежавшего на Тайвань врага, а военного — как ее мужа. Чжоу жестоко избивали, она показывала мне на голове залысины, оставшиеся от выдернутых клочьев волос.

С нами во дворе оказались и заместители директора Бюро переводов Ван Хойдэ[11] и Цзян Чуньфан. Мы с ними виделись на утренних «раскаяниях в преступлениях» и днем во время получасовых «прогулок» во дворе. Однажды в углу двора Ван Хойдэ мне тихо сказал: «Умный человек не будет подставляться под падающую на него глыбу». Обе Чжоу объяснили мне, что это — знаменитая китайская пословица, она означает: если опасность неминуема, то умный человек постарается от нее увернуться. Ван Хойдэ во время «культурной революции» именно так и поступал: во всех грехах, которые ему навязывали, признавался, был послушным, поэтому его мало били. А наш добрый Цзян Чуньфан часто пробовал оправдаться и много говорил — вот бунтовщики и таскали его по всем «митингам борьбы». Наконец, однажды ночью, его арестовали и посадили в тюрьму на шесть лет. Из этих примеров я поняла, что с бунтовщиками нечего вести разговоры и выяснять, кто прав кто виноват, — так или иначе, тот, кто уже считается врагом, всегда будет виноват. Поэтому поведение Ван Хойдэ более оправдано и мудро, чем мое и Цзяна.

Прошло полгода. Для руководства движением в Бюро переводов пришла «революционная группа рабочих и военных», так как Мао Цзэдун объявил интеллигенцию «вонючими девятыми[12] врагами», которым нельзя доверять. По его определению, первые восемь категорий врагов — помещики, кулаки, контрреволюционеры, вредные элементы, правые элементы, империалисты, ревизионисты и люди, обладающие властью, но идущие по капиталистическому пути. К восьмой категории он отнес Лю Шаоци, Дэн Сяопина и других высокопоставленных кадровых работников КПК. Членами вновь прибывшей группы были полуграмотные рабочие и солдаты. Они мало прислушивались к мнению интеллигентов-стукачей, им нужны были перемены, поэтому они решили распустить политический изолятор. Таким образом, после Праздника Весны, то есть в феврале 1969 года, я была освобождена.

Нужно отдать справедливость моему мужу Хуану Цзыцзяну — за все время пока я находилась в заключении, он не только не давал негативных показаний, но, наоборот, защищал меня, хотя его положение было тоже плачевным. Мою зарплату или совсем не выдавали, или выдавали только половину, а ему нужно было содержать двоих детей. Он аккуратно платил семье рабочего, а на оставшиеся деньги жил впроголодь. По возвращении домой я застала его в такой депрессии, что поняла: ему было труднее, чем мне.

Меня вернули домой, но это не значило, что я полностью свободна — официально я находилась под надзором «революционных масс». В то время по всему Китаю разошлась, как чума, специфическая болезнь: весь народ, от мала до велика, от самых низов до самых верхов, не только участвовал в утренних и вечерних церемониях верности Председателю Мао, но и отплясывал каждый день «танцы верности Председателю Мао». Враги не имели права участвовать в подобных революционных актах. Стою я перед работой у окна на шестом этаже, смотрю вниз, где собралась толпа, и вдруг вижу, как эта черная масса задвигалась, все быстрее и быстрее. Это было страшное зрелище: дикий танец безумных людей, в котором участвовали и дети из детского сада, и рабочие, приехавшие руководить политическим движением, и старавшаяся доказать свою революционность интеллигенция. Такое безумие продолжалось несколько месяцев. Говорят, что руководство Военного округа Синьцзяна, состоявшее из генералов, приехало с отчетом в Пекин. Эти седые генералы, как только увидели Мао Цзэдуна, сразу же стали отплясывать перед ним «танец верности». Мао Цзэдун махнул на них рукой и ушел. С тех пор безумный танец запретили. Однако каждодневные церемонии верности Мао Цзэдуну и Линь Бяо продолжались очень долго, вплоть до неожиданной гибели Линь Бяо.

В начале 1969 года Мао и Линь спровоцировали вооруженный инцидент на Амуре и объявили об опасности войны со стороны «современного ревизионизма», то есть Советского Союза. Как с китайской стороны, так и с советской было убито немало людей. Я хорошо понимала, что инцидент развязан в корыстных целях китайского руководства, а советские лидеры опять попались на удочку Мао Цзэдуна. Опять по всей стране прокатилась волна национализма-патриотизма: все на защиту Родины! Из Пекина под предлогом необходимости перевоспитания буржуазной интеллигенции начали эвакуировать учреждения. Я, разумеется, попала в первую партию сотрудников, которую отправляли в так называемую «кадровую школу 7 мая» на юге Китая; фактически это были трудовые лагеря. Мне было бы легче уехать одной, но Хуан настаивал на отъезде всей семьей, что было самым худшим вариантом. Но тогда времени на раздумья не было, пришлось с ним согласиться. Потом мы за такое решение горько поплатились тяжелой болезнью двухлетней дочки.

«Кадровая школа Центральной канцелярии ЦК КПК», находившаяся около озера Боян в провинции Цзянси, считалась образцом для всей страны. Это было опытное поле заведующего канцелярией ЦК КПК Ван Дунсина, одного из ближайших помощников Мао Цзэдуна во время «культурной революции». Сюда и была направлена первая партия сотрудников Бюро переводов на так называемое перевоспитание.