Николай Семашко - Кох. Вирхов

Важно было не только это теоретическое открытие Коха. Важно было и то, что от этого открытия шли пути организации правильной борьбы с сибирской язвой: теория освещала путь практике. Значит, чтобы бороться с сибирской язвой, нужны два основных мероприятия: уничтожение заразы (дезинфекция) и осушение болотистой местности, в сухой среде споры сибирской язвы погибают гораздо быстрее. Но и при дезинфекции нужно быть весьма осторожным: споры сибирской язвы чрезвычайно живучи; при известной температуре бациллы сибирской язвы погибают, а споры еще остаются. Поэтому, например, кипячением споры сибирской язвы можно уничтожить лишь тогда, когда кипение ключом продолжается 5–10 минут.

В восторге от своего открытия, Кох начал думать: к кому бы ему обратиться за советом? Не ошибся ли он? И кто может поверить какому-то провинциальному «физикусу», который вдруг сделал мировое открытие?

Кох остановился на всемирно известном тогда ботанике Коне, который, как выше было указано, предполагал интуитивно развитие спор из бацилл сибирской язвы. 22 апреля 1876 года Кох обратился к нему со следующим письмом: «Многоуважаемый господин профессор! Под влиянием ваших работ по биологии растений и о бактериях, имея достаточно нужного материала, я долгое время занимался исследованием заразного начала сибирской язвы. После многократных опытов мне удалось исследовать процесс развитя бациллы сибирской язвы в точности. В результате этих исследований я пришел к достаточно твердым выводам. Но, прежде чем я их предам гласности, я хотел бы просить вас, высокоуважаемый господин профессор, как лучшего знатока бактерий, разрешить мне посетить вас. К сожалению. у меня препараты в единственном числе, мне не удалось консервировать бактерии в подходящей жидкости, и поэтому я позволяю просить вас о разрешении привести их для показа в ваш институт по биологии растений. Если вы, многоуважаемый профессор, разрешите мне это, я в угодное вам время приеду в Бреславль. С высоким уважением, преданный окружный «физикус» доктор Кох».

Позднее профессор Кон рассказывал: «Я тогда уже занимался исследованием бактерий и благодаря этому нередко получал сообщения от различных дилетантов об их «величайших открытиях» в этой области. Поэтому я не питал больших надежд получить что-нибудь особенное от совершенно незнакомого врача из польского маленького городка. Все же я написал ему, что я рад буду, если он приедет и покажет мне свои препараты». В этом духе Кон написал Коху письмо. Было условлено, что 30 апреля Кох приедет в Бреславль в институт Кона. Кох стал собирать свои пожитки, все свои аппараты, сосуды, реактивы, своих мышей, свой микроскоп; путешествие из Вольштейна в Бреславль было тогда довольно продолжительным и довольно утомительным. Институт Кона представлял собою тогда довольно незавидное учреждение. Даже этот мировой ученый принужден был в течение многих лет обивать пороги начальствующих лиц, чтобы, наконец, получить здание «с длинным коридором и несколькими скверно освещенными комнатами». Кох продемонстрировал Кону свои препараты. Споры под плохоньким микроскопом Коха были совершенно ясно видны. Вся история развития сибирской язвы была налицо. Кон был в изумлении и в восторге. Он тотчас пригласил к себе знаменитого в то время патолога Конгейма. Они вместе стали рассматривать препараты Коха: картина для обоих был ясна. Возвратившись к себе в институт, мировой ученый Конгейм сказал своим ассистентам: «Теперь бросьте все и идите к Коху. Этот человек сделал замечательное открытие, которое вызывает простотой и точностью методики тем большее изумление, что Кох совершенно лишен условий для нормальной научной работы и дошел до всего сам; работы его носят совершенно законченный характер. Я считаю это величайшим открытием в области микроорганизмов; Кох еще не раз поразит всех нас, к нашей радости и к нашему стыду, своими дальнейшими открытиями». Кон, Конгейм и их ученики еще раз проделали опыты по методике Коха, рассматривали препараты под микроскопом Кона, который был, конечно, лучше микроскопа Коха: результаты были одни и те же; а раз несколько ученых приходят, независимо друг от друга, к тем же результатам, значит, результаты эти верны. Кон был поражен «неопровержимой логикой выводов и классической ясностью методики» Коха.

С этих пор Кон стал играть громадную роль в дальнейшей судьбе и научной работе Коха. Коху посчастливилось найти себе компетентного советника, который внимательно и дружески отнесся к нему и долго поддерживал его в его научных начинаниях. Нет никакого сомнения, что Коху пришлось бы с величайшими трудностями пробивать дорогу для своих научных открытий, преодолевать зависть и конкуренцию других ученых, если бы не могучая поддержка влиятельного в то время ученого Кона. Старик приблизил к себе Коха, ввел его в свой дом; Кох был запросто принят у него, часто оставался у него обедать при посещении Бреславля и писал ему первое время чуть ли не ежедневно о дальнейшем ходе своих исследований. И Кон внимательно перечитывал эти письма, следил за научными работами молодого ученого-провинциала и давал ему нужные советы.

Кох продолжал свою научную работу. Одно время он чрезвычайно заинтересовался исследованием септицемии — болезни, вызываемой отравлением организма ядами микробов. Специализировавшись в методике отыскивания бактерий, добившись блестящих результатов по исследованию сибирской язвы, Кох вначале с уверенностью в успехе приступил к работе. Он провозгласил, что «многочисленные находки микроорганизмов при инфекциях ран (заражений ран) и экспериментальные исследования делают паразитическую природу септицемии вероятной; что полное доказательство этого еще не было найдено и будет найдено тогда, когда удастся паразитические микроорганизмы найти во всех случаях этой болезни». Однако, поработав над открытием микроорганизмов этой болезни, Кох должен был притти к убеждению, что «явления септицемического процесса гораздо сложнее, и действующие при этом виды бактерий гораздо разнообразнее, чем я в начале представлял».

Не добившись окончательного выяснения этой болезни, Кох все же сделал многое для освещения ее.

Коху захотелось поделиться результатами своих работ в области бактериологии и в особенности своим открытием возбудителя заболевания сибирской язвой с известнейшим тогда в Германии ученым Рудольфом Вирховым. Вирхов в то время являлся настоящим «богом» в медицине. Что сказал Вирхов — считалось непреложным: «Magister dixit» (учитель сказал). Вирхов был знаменит на весь мир своей так называемой клеточной теорией происхождения болезни, то есть он объяснял болезненные процессы расстройством нормальной деятельности клеток организма. Вирхов был популярен как политический работник: в своей молодости он принадлежал к радикалам, был активным членом рейхстага. Естественно, Кох пожелал получить одобрение своих работ со стороны такого бесспорного авторитета[2]. Однако вместо одобрения и утешения он получил горькую обиду. Вирхов находился тогда уже в таком возрасте, когда ученые начинают думать, что они все знают и не терпят никаких разногласий. А Кох явился к нему для объяснения со всем жаром исследователя, открывшего новые пути в медицине. С детской простотой Кох начал горячо доказывать Вирхову, что болезни обусловливаются проникновением в организм болезнетворных бактерий, что он нашел и изучил историю развития бациллы сибирской язвы, что он понимает самый процесс заражения и развития заразной болезни. Вирхов слушал его холодно. Ибо все то, что говорил Кох и в чем он был так твердо убежден, решительно расходилось с учением самого Вирхова. Вирхов в своей клеточной теории доказывал: «Все болезни, в конце концов, сводятся к активным или пассивным повреждениям большего или меньшего количества жизненных элементов (то есть клеточек), способность которых к деятельности изменяется соответственно их молекулярному составу в зависимости от физических и химических изменений их содержимого». Но, усматривая сущность болезней в отклонении от нормального отправления клеточек организма, ни Вирхов, ни его последователи не задавались вопросом о причинах, вызывающих подобные изменения. А Кох его клеточной теории противопоставлял свою бактериологическую теорию. Вирхов очень неодобрительно отозвался о работах Коха, сказав, что он ничего своими открытиями не доказал и, как говорят биографы Коха, последний ушел от Вирхова «с горечью в сердце».