Александр Гумбольдт - Второе открытие Америки

Привыкший беседовать и ладить с сильными мира, Гумбольдт сумел заинтересовать короля настолько, что последний дал ему разрешение посетить и исследовать испанские владения в Америке и Тихом океане без всяких стеснительных условий и обязательств.

Местным властям были разосланы предписания оказывать путешественникам всякое содействие; Гумбольдт и Бонплан получили паспорта и разрешение пользоваться астрономическими и геодезическими инструментами, снимать планы, определять высоты, собирать естественные произведения, которые покажутся им интересными, и пр.

Со стороны подозрительного испанского правительства, ревниво оберегавшего свои владения от посторонних взоров, такая доверчивость – да еще в тревожное, смутное время – была поистине замечательным явлением. «Никогда путешественник не получал такой неограниченной свободы действий, – говорит по поводу этого сам Гумбольдт, – никогда испанское правительство не оказывало такого доверия иностранцу».

Но если легко было получить разрешение, то воспользоваться им оказалось довольно трудно, благодаря все той же политике. Порт Корунья, откуда Гумбольдт и Бонплан намеревались отплыть в Америку, был блокирован английскими кораблями, так как Испания в то время воевала с Англией. Пришлось дожидаться удобного случая, чтобы проскользнуть незаметно мимо англичан. В ожидании его наши путешественники продолжали заниматься научными исследованиями.

Между прочим Гумбольдту удалось открыть важный в практическом отношении факт: быстрое понижение температуры воды при приближении к мели. Оказалось, что термометр во многих случаях выдает существование последней раньше, чем лот, и, таким образом, может предупредить моряка о близкой опасности.

Наконец наступил давно желанный день. Сильная буря заставила английские корабли удалиться от испанского берега в открытое море, и капитан корвета «Писарро», на котором отправлялись Гумбольдт и Бонплан, решил воспользоваться этим случаем.

Свои ощущения в день отъезда Гумбольдт выражает в письме к Фрейеслебену: «Голова моя кружится от радости. Какую массу наблюдений соберу я для своего описания строения земного шара!» И к Моллю: «Я буду собирать растения и минералы, производить астрономические наблюдения при помощи превосходных инструментов, исследовать химический состав воздуха…

Но все это не составляет главной цели моего путешествия. Мое внимание будет устремлено на взаимодействие сил, влияние неодушевленной природы на растительный и животный мир, их гармонию». «Моя главная цель, – писал он Лаланду немного позднее, уже из Америки, – физика мира, строение земного шара, анализ воздуха, физиология растений и животных, наконец, общие отношения органических существ в неодушевленной природе, – эти занятия заставляют меня охватывать много предметов зараз».

В бурную темную ночь Гумбольдт и Бонплан оставили европейский материк. Вряд ли когда путешественник отправлялся так хорошо подготовленным к своей задаче, как Гумбольдт. Путешествия по Европе развили в нем привычку к наблюдениям и ознакомили его практически с приемами исследований, с употреблением инструментов, которыми приходится пользоваться путешественнику.

Самостоятельные занятия в разнообразных отраслях естествознания поставили его au courant[4] научного движения: он знал, что нужно наблюдать и исследовать, какие вопросы стоят на очереди. Основная цель его стремлений уяснилась настолько, чтобы служить руководящей нитью в лабиринте разнообразных исследований. Наконец, об энтузиазме, о научном рвении, о жажде знаний и говорить нечего.

Плавание совершалось благополучно и быстро. Материал для исследований представился в достаточном изобилии с первых же дней. Морские течения, морские животные и растения, фосфоресценция моря и т. п. – все это было ново и интересно для Гумбольдта, все это было еще едва затронуто наукой.

Первая внеевропейская почва, на которую вступил Гумбольдт после отплытия из Испании, были Канарские острова. «Невозможно передать словами, – говорит он по этому поводу, – какое чувство испытывает натуралист, вступая первый раз на неевропейскую почву. Внимание устремляется на такую массу предметов, что едва можешь разобраться в своих впечатлениях. На каждом шагу ожидаешь увидеть новое и в этом настроении часто не узнаешь предметы, которые принадлежат к числу самых обыкновенных в наших музеях и ботанических садах».

На Канарских островах путешественники пробыли несколько дней, поднимались на Тенерифский пик и занимались метеорологическими, ботаническими и прочими исследованиями. Здесь, при виде различных растительных поясов Пика-де-Тейде, появляющихся один над другим по мере движения к вершине, явилась у Гумбольдта мысль о связи растительности с климатом, положенная им в основу ботанической географии.

Дальнейшее путешествие совершалось так же беспрепятственно. Ни английские крейсеры, ни бури не тронули путешественников. Только к концу плавания эпидемия, начавшаяся на корабле, заставила их высадиться раньше, чем они предполагали: в Кумане, на берегу Венесуэлы. Это произошло 16 июля 1799 года.

Богатство и разнообразие тропической природы совершенно вскружило им головы. «Мы – в благодатнейшей и богатейшей стране! – писал Гумбольдт брату. – Удивительные растения, электрические угри, тигры, броненосцы, обезьяны, попугаи и многое множество настоящих, полудиких индейцев: прекрасная, интересная раса…

Мы бегаем как угорелые; в первые три дня не могли ничего определить: не успеем взяться за одно – бросаем и хватаемся за другое. Бонплан уверяет, что сойдет с ума, если эти чудеса не скоро исчерпаются. Но еще прекраснее всех этих отдельных чудес общее впечатление этой природы – могучей, роскошной и в то же время легкой, веселой и мягкой…»

Из Куманы они предприняли ряд экскурсий в соседние местности, между прочим в Карипе, поселение католических миссионеров, которые приняли их любезно, хотя и удивлялись чудачеству людей, предпринимающих далекое и опасное путешествие для собирания растений, камней, птичьих шкурок и тому подобной «дряни». Старый приор откровенно высказал это Гумбольдту, прибавив, что, по его мнению, из всех удовольствий жизни, не исключая даже сна, нет ничего лучше хорошего куска говядины.

Несколько позднее другой патер ни за что не хотел верить в научную цель путешествия Гумбольдта и, подобно Тяпкину-Ляпкину у Гоголя, заподозрил в их поездке «тайную и более политическую причину». «Так вам и поверят, – заметил он, – что вы бросили свою родину и отдали себя на съедение москитам, чтобы измерять земли, которые вам не принадлежат».