Шерли Грэхем - Фредерик Дуглас

Да скажут так спасенные господом, кого избавил он от руки вражеской;

И созвал их изо всех стран, с востока и запада, с севера и юга.

Одиноко блуждали они в пустынях, не могли найти города для себя.

В голоде и жажде блуждали, и душа ослабела в них.

И воззвали они к господу о своей беде, и господь избавил их от несчастья.

И вывел на истинный путь, чтобы нашли они город…

— Хвала создателю! — прибавил от себя Коуви и тяжелым ударом кулака захлопнул библию.—

А теперь, Фред, запевай гимн!

Эмилия снова услышала за собой подавленный вздох. Ожидание казалось невыносимым.

— Я тебе говорю, Фред! — скомандовал Коуви еще раз.

Кто-то вскрикнул в темноте. В памяти Эмилии молнией сверкнула давняя сцена: Сид Грин яростно хлещет свою обезумевшую лошадь, которая свалилась в канаву. Том вырывает у него хлыст и сбивает Сида с ног…

Напряженный голос начал выводить дрожащую мелодию. Он пропустил несколько тактов, но постепенно окреп. Эмилия догадалась, что это поет юноша, стоящий позади нее. Сейчас же к нему присоединился Коуви, из перекошенного рта которого стали вылетать неровные, фальшивые ноты, затем зазвучал тоненький, как свирель, голосок Люси. Темные фигуры, толпившиеся позади, подхватили мелодию, и песнь полилась — странная, неотвязная, полная дикой силы. Сначала гимн показался Эмилии незнакомым, но вскоре она различила торжественные слова:

Пусть песнь из тысячи сердец,Во славу господа ликует.Ты наш спаситель и отец,И милосердье торжествует…

Едва замерла мелодия, как Коуви упал на колени. Лицо его, озаренное светом масляной лампы, было обращено вверх. Поток слов рвался из его груди, слов, исполненных такого страстного рвения, что в этих удушливых, мрачных потемках они оглушали, как удары молотка. Он пресмыкался в бесстыдной душевной обнаженности, сваливая на склоненных перед ним людей весь свой тайный страх перед богом, всю свою вину за гнусные жестокости и прегрешения. Потом он встал с лоснящимся от пота лицом, взял из угла тяжелую плеть и стал выгонять едва волочивших ноги людей во двор, где уже занималось серое утро.

Эмилия вспомнила, что на дворе холодно — дрожь пробрала ее, даже когда она шла по коридору.

В помощь сестре оставалась только одна рабыня — молчаливое существо с медленными движениями.

— Прибери здесь и дай мисс Эмилии позавтракать!

Эмилия заметила, что, говоря это, сестра толкнула негритянку. Поразил Эмилию и грубый ее тон. Не прибавив ни слова, Люси скрылась в кладовой.

Эмилия была напугана. Она поняла вдруг, что именно страх остановил ее сегодня утром на пороге, и ничто уже не могло рассеять этот страх: ни чтение библии, ни песнопения, ни молитва. Теперь она боялась этой молчаливой темнокожей женщины, которая ступала бесшумно, отворачивая лицо. Под темной кожей таких… таких тварей наверняка таится какая-нибудь зловещая угроза. Без всякой связи Эмилии припомнилась вдруг вороная кобылка Тома — он, бывало, приезжал на ней, когда еще был женихом. Эмилия сделала повелительный жест.

— Я сяду вот здесь!

Страх придал ее голосу резкость. Она будет завтракать, как настоящая леди, а черномазая пусть прислуживает ей. Но женщина повернулась и взглянула Эмилии в лицо. Она оказалась вовсе не старой. У нее была гладкая коричневая кожа, молодые вздрагивающие губы и широко расставленные большие глаза, напоминающие глубокие темные озера.

«Мужчина может утонуть в таких глазах». Эта мысль возникла у Эмилии случайно, против воли; она внушала отвращение, и Эмилия мгновенно ее подавила, но от этого вдове стало еще неуютнее.

Утро тянулось неимоверно долго, и, пока Люси помешивала жир, шипевший в глубоких чанах, делала сальные свечи и нарезала длинные фитили из жесткой, грубой ткани, Эмилии удалось кое-что узнать. Работа по дому была бесконечной, и Люси кидалась без передышки от одного дела к другому. Эмилия недоумевала, почему она не поручит что-нибудь рабыне. Наконец она прямо спросила об этом сестру.

— Этой ленивой корове? — с какой-то бешеной злобой воскликнула Люси и, выдержав паузу, добавила — Ее держат для приплода! — Проговорив это, она поджала губы.

— Для приплода? Что это такое? Какая-нибудь особая работа?

Люси хмыкнула.

— А разве у нас дома нет еще рабов? — спросила она.

Эмилия отрицательно повела головой.

Люси вздохнула. Бесконечная усталость была в этом вздохе.

— Мистер Коуви говорит, что без черномазых теперь не разбогатеешь. Без них никак не обойтись.

— Но ты же сказала… — начала было Эмилия.

— Мистер Коуви купил ее на… племя, — с какой-то упрямой жестокостью начала объяснять Люси. — Понимаешь? Мистер Коуви собирается скупить всю эту землю. Рабы ныне в цене. Ты даже представить себе не можешь, сколько содрали с мистера Коуви за эту самую Кэролайн! — она выпятила припухшие губы.

У Эмилии пересохло во рту. Она откашлялась.

— Что ж, для начала неплохо!

— Да нет! — Люси откусила нитку. — Это же не его собственные негры. Он берет рабов с соседних плантаций… в обучение.

— Значит, он…

В эту минуту во дворе раздался вопль, заставивший Эмилию в ужасе вскочить на ноги. Люси спокойно прислушалась.

— Похоже, что мистеру Коуви опять приходится пороть этого Фреда. Вот испорченный малый!

Эмилия слышала все, что происходило во дворе; с лица ее сбежала краска. Она устыдилась своей слабости, увидев невозмутимое равнодушие Люси, и закусила дрожащие губы.

— Тот самый мальчик, что пел сегодня утром?

— Тот самый. Упрям, как мул. Уж, наверно, завтра голосок у него будет малость потише!

И миссис Коуви хихикнула.

День разворачивался, как длинный свиток.

К середине дня все тело Эмилии было налито усталостью. На дворе ярко светило солнце — отличная февральская погода для раннего сева. Наружная дверь из кухни стояла настежь, и Эмилия вышла на крыльцо посмотреть на залив.

Маленькая девочка лет трех или меньше выползла из куста и заковыляла по замусоренному двору. Эмилия стала наблюдать за ней. Личико под шапкой спутанных каштановых кудрей было покрыто грязью. «Не слишком ли холодно еще такой крохе бегать босиком?» — подумала Эмилия, ища глазами, нет ли поблизости матери. Она протянула руку, и девочка остановилась, уставясь на нее большими глазами.

— Ты откуда взялась, малышка?

Однако на лице ребенка не появилось ответной улыбки. И вдруг Эмилия услышала позади себя быстрые шаги.

— Не трогай эту черномазую! — взвизгнула Люси, точно полоснула хлыстом. Лицо ее исказила ярость.