Александр Девятьяров - Земля под крылом

К Кременчугу подошли на высоте восемьсот метров, имея скорость двести пятьдесят-двести шестьдесят километров в час. Фашистские зенитчики "засекли" нас и подготовились встретить огнем на этой высоте при скорости триста пятьдесят километров, на которой, как правило, ходили "Ильюшины".

- Батя, - услышал я в шлемофоне. - Батя, набери высоту!

Это советовал Евгений Бураков. И почти одновременно крикнул ведущий истребителей:

- Девятьяров, увеличь скорость!

- Прекратить разговоры!-приказал я.-Делайте, как я.

Вот линия фронта. Я поднял группу на тысячу метров. Зенитные снаряды рвались впереди и ниже нас." Ускользнув от первых залпов, увеличил скорость до пятисот километров одновременно снизившись до шестисот-семисот метров. Зенитчики снова промазали. Группа благополучно вышла на цель, сперва отбомбилась, потом на бреющем полете прочесала огнем пулеметов и пушек дорогу Кременчуг-Александрия. И тут произошел казус.

Наперерез нашему курсу слева выскочил немецкий самолет-корректировщик "Фокке-Вульф-189". Я дал по нему пару очередей из пушек и пулеметов. Но почти не прицеливаясь, так как, имея за собой группу, не мог развернуться за "фоккером".

- Девятьяров! - раздалось в шлемофоне. - Куда ты нас завел! - Это кричал ведущий истребителей. - Смотри, справа аэродром! Фрицы взлетают!

В самом деле, справа под нами вспыхивали зеленые и красивые ракеты, и по их сигналам с взлетного поля выскакивали фашистские истребители. Я развернулся влево, перешел на бреющий полет и так перескочил через Днепр. Когда сели на своем аэродроме, заместитель командира дивизии одобрил наш тактический маневр. А попозднее выяснилось, что в штабе просто "забыли" предупредить нас о наличии этого немецкого аэродрома. Но этого "фоккера2 наши истребители прикрытия все таки сбили.

Новый пролет. Группой из девяти "Илов" надо было отштурмовать населенный пункт Верховцево. Прошли от Пятихатки по железной дороге, построились в круг и сделали несколько заходов. Рядом находилась летная площадка, на которой стояли транспортные самолеты. Разбомбили и ее.

Обо всем этом доложил начальнику штаба полка. Но когда подошли к машинам, Владимир Жигунов, один из летчиков моей эскадрильи, сказал:

- А ведь ты, Батя, наврал.

Я даже остановился: никто и никогда из всех моих товарищей не смог бы сказать, что я сказал неправду.

- Наврал?!

- Да, Батя. Штурмовали-то мы не Верховцево, а Верхне-Днепровск.

- Так думаешь?

- Знаю.

Владимир отлично ориентировался на местности и не верить ему я не мог.

- Молчи. Надо все проверить.

Через день-два снова получил задание штурмовать Верховцево. Опять повторил старый маршрут: выйдя на Пятихатку пошел влево по линии железной дороги. Подо мной Верховцево. Как я тогда не заметил его, проскочил дальше? Хорошо одно - и в Верховцево и в Верхне-Днепровске в то время находились немцы. А если бы ударил по своим?! Нет ничего позорнее и страшнее для летчика, когда его бомбы поражают своих товарищей!

Это случилось 15 октября. Группа из восемнадцати "Ил-2" под моим командованием, которую прикрывали десять истребителей, разбомбила немецкие артиллерийские расчеты и минометные позиции в шести-семи километрах за Днепром, а затем, снизившись, начала расстреливать их реактивными снарядами, из пушек и пулеметов. Земля корчилась от бесчисленных бомбовых взрывов, пенилась от потока снарядов и пуль. Но и нам приходилось туго: фашисты вели бешеный зенитный огонь.

На третьем заходе, выводя машину из пикирования на высоте тридцати-сорока метров, вдруг ощутил на лице брызги бензина. Они врывались через боковую форточку. "Что случилось?" - сам себе задал вопрос, но по привычке, используя инерцию и мощность мотора, набрал высоту. В то же время слышу, как Саленко отстреливается из задней турельной установки. Включил бензиновые часы (счетчик бензина) на нижний бак, в который заливалось триста литров горючего (всего на "Ильюшине" имелись три бака, вместимостью в семьсот, литров). И, о ужас! Стрелка счетчика полетела по циферблату, как секундная стрелка на обычных часах. Все ясно: пробит нижний бензиновый бак, горючее выливается, в любую секунду самолет может вспыхнуть.

Стрелка счетчика между тем дошла до отметки "шестьдесят", вздрогнула и... остановилась. Новая загадка! Значит, в баке осталось шестьдесят литров горючего. Невозможно мало! Ведь мотор ежеминутно поглощает шесть литров. Хорошо, что я не вспыхнул, как факел. Однако только до аэродрома нужно лететь, по крайней мере, четырнадцать-пятнадцать минут. Значит, вынужденная посадка. Но куда? Развернуться вправо от передовой, в сторону противника, и там садиться, чтобы потом поджечь самолет, а самому скрываться у местного населения? Нет, это категорически не подходит! А руки уже сами разворачивают штурмовик влево, к Днепру. Правда, и здесь положение не ахти какое: за рекой в руках наших войск две деревеньки, которые за день переходят из рук в руки по нескольку раз. Так что при посадке как раз можешь угодить в руки фрицев. Посмотрел на высотомер - высота четыреста метров. Нет, садиться здесь, на правом берегу, не стану. Будь что будет: не дотяну до своего берега, откажет мотор, не получая горючего, плюхнусь в воду, буду добираться к левому берегу вплавь.

Передаю командование группой своему заместителю, а сам продолжаю лететь к Днепру. Под нами кромка правого берега. Никто не обращает внимания на одинокий самолет: зенитки по нему не бьют, истребителей противника не видно.

Я тяну, тяну "Ильюшина" туда, к своим, на левый берег. Шея устала от бесконечного вращения головой - вверх, вниз, налево, направо и снова-вверх, налево, вниз, направо.

Мне хотелось кричать от радости, когда мы перевалили через середину реки: теперь, даже если мотор остановится, я смогу спланировать к своим, на левый берег.

Огромная тяжесть во всем теле. Но мотор работает. Чувствую - из последних сил, но тянет. А садиться некуда. Под крыльями большое село. Разворачиваюсь влево вдоль Днепра и облегченно вздыхаю: под нами хутор и впереди большая полоса озими. Правда, вся она изрыта окопами, траншеями, воронками от снарядов и бомб, но ни времени, ни возможности иного выбора нет. Надо рисковать, тем более, что садиться буду на "живот" и это почти исключает вероятность перевернуться, заживо сгореть с самолетом. И еще одно несчастье: при вылете на задание отказал прибор скорости, вел группу, ориентируясь показаниями скорости по горизонту. Но идти на вынужденную, не зная своей скорости!

Все-таки посадил машину, правда, с плюхом, где-то примерно в километре от реки. Местность обстреливалась. Но, видимо, одинокий самолет не представлял для немцев важной цели и их мины не долетали до нас метров двести.