Раиса Горбачева. Жизнь и принципы первой леди СССР - Георгий Владимирович Пряхин
Издание «Кобзаря», которое она держит на коленях, чем-то похоже на Библию: капитальный, прекрасно оформленный гроссбух. Она легко ориентируется в нем. Но с русского на украинский все же переходит с погрешностями: так нередко люди, самозабвенно слушающие, да и поющие украинские народные песни, – сам я, например, – «прозой» их повторить уже не могут – произношение не дается.
– Как только беру в руки любой томик Шевченко, сразу вспоминаю папу. Вспоминала его, и когда была последний раз на Украине. Там состоялась встреча с писателями республики. Тоже говорили с ними о Шевченко, о «Кобзаре»… Как любил его мой отец!
Брат моложе меня на три года, а сестра – на шесть лет. У каждого из нас, естественно, своя дорога в жизни, своя биография, своя судьба. Сестра для меня всегда была ребенком, которого я, как старшая, опекала. Я и сегодня называю ее – Людочка. Когда я уехала из дома учиться в Москву, сестре тогда исполнилось всего одиннадцать лет. Из эпизодов детства, связанных с нею, которые чаще всего вспоминаю, мне хотелось бы рассказать о двух. Она, брат и я играли в любимую нами игру: отгадывание задуманных каждым из нас имен – мужских или женских. Была ее очередь задумать имя. Мы долго не могли отгадать его. Бились-бились – никак. Дело дошло до слез. Стали подозревать в обмане. Вмешалась мама. И наконец сестра «открыла» нам это имя. Так и сказала: мужское имя «Бывалоча».
Мы рассмеялись. Сразу поняли, о ком речь. В то время, как Вы знаете, гостиниц в небольших городах, поселках не было. И приезжие останавливались у знакомых. И у моих родителей таким частым постояльцем был один из сослуживцев моего отца. Он был хорошим рассказчиком и вообще бывалым человеком, вечерами его любила послушать вся наша большая семья. И любой рассказ начинал со слов: «Вот, бывалоча, мы…» Над этим его «бывалоча» подшучивала вся семья. А для сестренки оно стало именем собственным. Вот она и задумала его: «Бывалоча». Я и сама не помню сейчас, как же звали этого человека на самом деле. А вот его неизменное «бывалоча» помню превосходно. В общем, дня два, по-моему, отгадывали мы с братом. Потом начались слезы, взаимные обвинения, наконец она призналась, что за имя загадала – «Бывалоча».
– А вообще, эта игра рассчитана на взаимную честность – нечто подобное было и у нас.
– Да, детские игры почти все построены на честности.
И второй эпизод. На строительство железной дороги в годы войны привлекались пленные немцы. На станции, где мы тогда жили, произошел пожар. Несколько домов сгорели дотла. Другие пострадали частично и требовали ремонта. В числе последних был и дом, который занимала наша семья. Немцы чинили крышу нашего дома, помогали нам. Моя сестра – такая махонькая, голубоглазая, беловолосая – постоянно привлекала их внимание. Однажды, играя во дворе, я вдруг увидела, как к сестре подошел немец и протянул руку – погладить ее по головке. Сердце мое сжалось от страха. В одно мгновение я оказалась рядом, рванула сестренку к себе. И только тогда посмотрела на него. И вдруг увидела: немец плачет… Вы знаете, я была потрясена! Мы так и стояли – плачущий, сгорбившийся молодой мужчина-немец, я, подросток, и пугливо прижавшаяся ко мне моя младшая сестра. Сегодня, вспоминая эту сцену, вновь и вновь думаю о тех чувствах, которые владели тогда мной, всеми нами в те страшные годы фашистского нашествия, думаю о чудовищной трагедии миллионов ни в чем не повинных людей.
– А я сейчас вспоминаю Вас на кладбище советских военнопленных в Штукенброке в ФРГ.
– Да, сложные чувства переживала я, когда мы с рядом общественных деятелей, сопровождавших Михаила Сергеевича в его официальном визите в ФРГ, приехали поклониться могилам наших многострадальных соотечественников. Множество людей, немцев, тоже приехали в тот день на кладбище. И мне показалось, что над горестным Штукенброком на всех нас, и живых, и мертвых, снизошла благая весть примирения. Прощения. Ненавистью жить нельзя. Я думаю, что бесконечные могилы – не только в Штукенброке, но и в нашей стране – в конечном счете взывают все же не к отмщению, а – к разуму…
Сестра закончила медицинский институт. Врач. Муж – инженер. Теперь у нее уже взрослый сын и маленькая внучка.
– А брат?
– Судьба брата сложилась по-другому. Брат – одаренный, талантливый человек. Но его дарованиям не суждено было сбыться. Его талант оказался невостребованным и погубленным. Брат пьет и по многу месяцев проводит в больнице. Его судьба – это драма матери и отца. Это моя постоянная боль, которую я ношу в сердце уже больше тридцати лет. Я горько переживаю его трагедию, тем более что в детстве мы были очень близки, между нами всегда была особая душевная связь и привязанность… Тяжело и больно.
Собеседница замкнулась. А я вновь подумал о матушке-России: не только историю едва ли не каждой семьи в стране, независимо от ее положения, но и сегодняшние беды наших семей она чаще всего тоже лепит по одной, не очень искусной, сугубо отечественной колодке. Самое время было задать наводящий вопрос из какой-нибудь другой «оперы». Но вопрос, как на грех, не отыскивался – у меня и у самого есть что вспомнить на эту нашу нечаянно затронутую тему…
– Вспоминая тот или иной период своей жизни, я неожиданно для себя обнаружила одну удивительную вещь, – заговорила собеседница сама, без наводящих вопросов. – Может быть, и не удивительную, а закономерную. Все воспоминания моего детства,
