Израиль Рабкин - Время, люди, самолеты.

Тем временем Жулев готовил к сборке рабочее место, инструмент, приспособления и расконсервировал все стыковочные узлы. Покончив с этим делом, он предложил начать сборку. Я ответил, что начнем ее тогда, когда дочитаю до конца те места в инструкции, которые относятся к сборке и подготовке самолета к облету. Мне показалось, что Ивану Васильевичу это не понравилось.

Его деятельной натуре не терпелось, он недоумевал, зачем читать инструкцию, когда и так все хорошо видно и ясно. Но здравый смысл подсказывал, что с инструкциями следует знакомиться до, а не после начала работ.

Впрочем, Иван Васильевич и сам изменил потом свое отношение к документации и не раз обращался ко мне с вопросом: «А что там немцы пишут по этому поводу?» Но это говорилось так, между прочим, чтобы я, упаси бог, не подумал, что он собирается верить немцам на слово и что он еще посмотрит, так ли это, как они говорят, дескать, мы тоже не лыком шиты.

Приступив к сборке первого самолета, мы справились с этим делом довольно быстро. И только при навеске тяжелых крыльев и винта обратились за помощью к рабочим ремонтных мастерских.

Потом мы выкатили самолет из ангара, заправили и подготовили к опробованию мотора. Я сел в кабину. Жулев вопросительно посмотрел на меня: не собираюсь ли я посягнуть на его традиционное право первому запустить мотор? Он был явно озадачен и ждал объяснений.

Мы тогда находились на той стадии знакомства, когда только еще присматриваются друг к другу, когда каждого все интересует в другом, и прежде всего, как с ним работать, как общаться.

Наши взаимоотношения с Иваном Васильевичем складывались хорошо. Чем лучше я его узнавал, тем проникался к нему большим уважением. Трудолюбие, энергия, природный ум и самостоятельность в суждениях удивительно хорошо сочетались в нем с большим тактом по отношению к тем, с кем ему приходилось работать. Смешинка, которая частенько стояла у него в глазах, была отнюдь не обидной: она шла от понимания жизни и склонности к иронии. Годами Жулев был намного старше меня. Служил в институте давно, начал красноармейцем, а потом, преодолев значительный пробел в своем образовании, стал авиамехаником, затем и техником-испытателем.

Я был очень доволен, что судьба свела меня с ним и что свои первые шаги в испытательной работе я делал, находясь с ним в одной «упряжке». Потому-то я и старался проявлять по отношению к нему как можно больше такта, и в разговорах с ним никогда не переходить на начальственный тон. И вот этот случай с пробой мотора…

Как предотвратить возможность размолвки? Как-то неловко было сказать ему, что с помощью этой пробы я хочу утвердить себя в его же глазах, доказать ему, да и себе тоже, что не боюсь я связанной с этим делом ответственности.

Словом, решил я попросить его по-хорошему:

– Иван Васильевич, я знаю, что проба мотора – ваша обязанность. Вы и будете этим всегда заниматься. А сейчас… позвольте мне его попробовать. Хорошо?

Не по душе, видно, пришлась ему эта просьба, однако ответил:

– Ну что ж, пробуйте. Но для страховки я примощусь вот здесь, на крыле, и понаблюдаю за моментом запуска. Перед дачей газа прошу предупредить, чтобы я успел соскочить.

– Договорились.

Сел поудобнее и скомандовал:

– От винта!

– Есть от винта!

– К запуску!

– Есть к запуску!

И в тишине, царившей на нашей одинокой стоянке, раздались первые вспышки и выхлопы, а потом нарастающий рокот мотора.

Прогрев его на малых оборотах и убедившись в правильности показаний приборов, я подал знак Жулеву и начал увеличивать обороты. Руки, ноги… все было напряжено до предела. Правая рука прижимала на себя до отказа ручку управления самолетом, левая – медленно передвигала вперед сектор газа, ноги с силой нажимали на педали тормозов обоих колес, а уши чутко прислушивались к изменениям в звуке работающего мотора.

Предельные обороты! Рев оглушительный! Самолет дрожит, напрягся, и кажется, вот-вот рванется вперед. И рванулся бы и наделал беды, если бы пустили его. Но надежно держат колодки, поставленные под колеса, зажаты тормоза, а, чтобы самолет не опрокинулся на нос, руль высоты прижимает его хвост к земле. Мотор работал нормально.

Покончив с пробой, мы обратили внимание, что к нам кто-то пожаловал. У входа в ангар стоял длинный черный лимузин ЗИС-101, а вышедшие из него трое пассажиров смотрели в нашу сторону, дожидаясь, видимо, момента, когда мы освободимся.

Один из них направился к нам.

– Работник Наркомвнешторга, – представился он и предъявил свое удостоверение.

Мы тоже представились.

– На каком основании вы занялись сборкой самолетов? Почему начали ее без представителя фирмы «Мессершмитт», который уже десять дней находится в Москве и дожидается, когда его пригласят, чтобы оформить передачу самолетов и оказать необходимую помощь в монтаже?

Я ответил товарищу, что сборкой мы занялись по приказанию своего начальства и что по существующим в армии порядкам других оснований не требуется. А что касается представителя фирмы, то о его существовании ничего не знали ни мы, ни наше руководство, так что в причинах несогласованности в действиях различных ведомств сподручнее разобраться ему, а не нам. Безнадежно махнув рукой, представитель Внешторга ушел к машине.

Я посмотрел на Жулева, он на меня, оба пожали плечами, вздохнули – влипли, дескать, в историю. А у машины тем временем шли переговоры, которые должны были уладить как-то возникший «международный конфликт».

Потом участники переговоров подошли к нам. Последовали приветствия, представления (третий был переводчиком), после которых нам объявили, что фирма «Мессершмитт» в лице своего представителя герра такого-то выражает протест по поводу самовольной сборки одного из проданных СССР самолетов и отказывается отвечать за него. В отношении остальных машин фирма выполнит полностью взятые на себя обязательства.

Представитель фирмы был среднего роста, белобрыс, с пробором посредине. У него было немолодое с желтизной лицо, высокомерный взгляд, устремленный вроде бы на нас и в то же время куда-то в сторону, поджатые тонкие губы. На лацкане пиджака значок: орел с распростертыми крыльями со свастикой в хищных когтях.

«Вот, значит, какая ты птица! – подумал я и подчеркнуто сухо ответил: «А мы на помощь фирмы и не рассчитывали».

Я позвонил Воеводину, доложил о случившемся и получил указание продолжать сборку в присутствии представителя фирмы. Стали привозить к нам этого немца каждый день. При нем мы вскрывали ящики, сверяли наличие с описью, он спрашивал, нет ли претензий к фирме, и просил расписаться. Во время сборки ходил вокруг нас и следил за тем, чтобы все делалось в строгом соответствии с инструкцией. Несколько раз я попытался было выяснить у него кое-что не относящееся к технологии сборки, а к устройству самолета и его данным, но ответа не получил: может быть, не знал немец, а может, знал, да не хотел говорить.