Израиль Рабкин - Время, люди, самолеты.

Я побежал к вышке, где находилась служба руководства полетами, где можно было справиться о ходе и результатах перегона. Мысленно я находился рядом с Николаевым, следил за временем, рассчитывал пройденное расстояние, пытался представить себе, что делает в данный момент летчик, как ведет себя самолет.

Как ни старался я оставаться спокойным, этого не получалось. А вдруг что-то было упущено? И как некстати этот инцидент с представителем фирмы. В случае чего, она останется в стороне, и вся ответственность ляжет на нас. Словом, для меня это был первый вылет, и, как это бывает всегда в таких случаях, я очень волновался. «Может быть, потом, – думал я, – когда попривыкну к своей работе, то буду спокойнее?»

Это были наивные мысли! Не знал я тогда, что ни знания, ни опыт, ни обретенная с годами уверенность не смогут уберечь от волнений того, кто выпускает в полет летчика; что он всегда будет думать и беспокоиться о летчике. Что состояние, в котором я тогда находился, было нормальным, я бы сказал, естественным состоянием человека, решившего посвятить себя деятельности инженера-испытателя авиационной техники.

Узнав о том, что Николаев благополучно совершил посадку на нашем аэродроме, я с облегчением вздохнул.

Прошло еще несколько дней. Еще три самолета были отправлены в перелет: один на наш аэродром, а два – на аэродром летного отдела ЦАГИ. Остался последний, за которым с минуты на минуту должен был прилететь Николаев. Мы ждали его у самолета и обратили внимание на быстро идущего к нам офицера. Присмотревшись к нему, Иван Васильевич воскликнул: «Да это же наш Супрун!»

Я видел Супруна впервые, но много слышал о нем, а однажды, находясь среди сотен тысяч зрителей на авиационном празднике в Тушине, любовался его полетом.

Он возглавлял тогда пятерку истребителей, которая выполняла групповой пилотаж. «Так вот он какой, этот прославленный летчик-испытатель и непревзойденный мастер высшего пилотажа и воздушного боя!» Высокая стройная фигура, широкий размашистый шаг, хорошо пригнанная, я бы сказал, элегантно сидевшая на нем военная форма с двумя шпалами в петлицах и Звездою Героя Советского Союза, двумя орденами Ленина и значком депутата Верховного Совета СССР на груди.

Особенно привлекательным было его лицо – молодое, открытое, брызжущие искорками глаза и готовые расплыться в доброй улыбке пухлые губы. Такой молодец способен был привлечь к себе чьи угодно сердца, и в первую очередь женские.

Приветливо поздоровавшись с нами, Степан Павлович сказал, что узнал о нас из телефонного разговора с Воеводиным, после которого поспешил сюда, чтобы улететь вместе с нами домой. Потом попросил разрешения осмотреть самолет. Он быстро находил на нем то, что хотел увидеть, и свободно ориентировался в кабине. Из этого можно было заключить, что самолет был ему хорошо известен.

– Похоже, не обманули нас немцы и дали именно тот образец самолета, который находится у них в серийном производстве и о покупке которого мы с ними договаривались.

Тем временем подрулил «Аист» – четырехместный связной самолет (немецкого производства). Из него вышли Стефановский и Николаев. Мы с Жулевым оказались свидетелями встречи друзей, встречи, которая напоминала известную сцену гоголевских Тараса Бульбы и его сыновей, с той, однако, разницей, что у Гоголя один тормошил двоих, а здесь – двое одного. Друзья поворачивали Супруна, хлопали его по рукам, по плечу, лопаткам и даже пытались оторвать от земли.

– Здорово! С приездом! Ну, как там «шпрехен зи дойч», Гитлера видел? Не сдох еще этот заклятый наш «друг»? Что интересного видел? До нас дошел слух, что ты летал там, – это правда? На какой технике?

– Да подождите, друзья! Нельзя же так сразу. Все расскажу, потерпите.

Немного погодя, когда эмоции встречи улеглись, а Николаев вылетел, мы уселись в «Аист»: Стефановский и Супрун впереди, а Жулев и я сзади. Двадцать – тридцать метров разбега, и мы в воздухе.

– Ну, давай рассказывай, – обратился Петр Михайлович к Супруну.

Степан Павлович рассказал о том, как советскую авиационную комиссию возили по заводам Хейнкеля, Мессершмитта, Фокке-Вульфа, Дорнье и Юнкерса, о своем впечатлении от знакомства с немецкими конструкторами и созданной ими техникой; о том, как они отобрали и закупили образцы всех серийных боевых, а также связных и тренировочных самолетов и пообещал потом, в более подходящей обстановке рассказать обо всем этом поподробнее.

– Почему Гитлер продал нам эти самолеты? Наверное, потому, что не считал нас способным создать у себя подобную технику. Типичное немецкое высокомерие и плохо скрываемое пренебрежение к нашему народу.

Летал ли я в Германии? Да, летал. Выполнил один полет на истребителе «Хейнкель-100». Этот самолет показывал нам сам Хейнкель.

Он назвал его лучшим истребителем в мире и тем самым раззадорил меня, я выразил желание слетать на нем. Хейнкель и его летчик-испытатель начали убеждать меня отказаться от такого намерения, ссылаясь на то, что полет на таком самолете требует особой подготовки. Я продолжал настаивать, и они были вынуждены пойти навстречу желанию гостя. Мне показали кабину, и я полетел.

На высоте 3000-4000 метров я прощупал реакцию самолета на дачи рулей, его способность к маневрированию, потом перешел к выполнению отдельных фигур пилотажа, а потом всего комплекса фигур простого и сложного пилотажа. Повторил затем все это на малой высоте.

Хейнкель поздравил меня с вылетом на его, как он выразился, уникальном самолете и даже сказал, что я продемонстрировал такие возможности самолета, о которых он и не подозревал. Это было сказано, конечно, в порядке любезности, а что касается уникальности, то я ее не заметил. Впрочем, ты, Петя, сможешь в этом и сам убедиться. Мы закупили три экземпляра.

Вскоре эти самолеты действительно поступили к нам и прошли испытания. Их проводил инженер Петр Самсонович Оноприенко и Степан Павлович Супрун.

– А куда ты нас везешь, Петя?

– Что, значит, куда?

Петр Михайлович посмотрел вперед, накренил самолет влево, потом вправо.

– Гм… В самом деле, куда? Только что под нами была «железка», где же она? Вот смеху будет, если заблудимся. Скажут: «Два таких летчика, и заблудились. А главное, где? Вблизи своего аэродрома! И на чем? На «Аисте»!»

– Прошу меня в эту историю не впутывать, – парировал Супрун, – я на борту пассажир. Так что отвечай сам.

Веселое настроение не покинуло наших друзей. Через минуту-другую мы увидели железную дорогу, правда, не свою, а соседнюю, местность была опознана, и вскоре мы уже катились по полю своего аэродрома.

Жулев направился на стоянку к «мессершмитту», а я – к Воеводину. Шел к нему и думал: «Вот выслушает он мою реляцию о благополучном завершении сборки и перегонки пяти немецких самолетов и… расплывется в довольной улыбке, а может быть, еще и благодарность объявит».