Алан Рикман. Творческая биография - Лилия Шитенбург
«разум и чувства». энг ли. 1995
И все же не подлежало сомнению, что полковник любил именно Марианну. С тонкостью, невидимой для Энга Ли, Алан Рикман вел одну из своих главных лирических тем – завороженность хрупкостью, мимолетностью. Понимание исключительной ценности человеческой привязанности и доверия, благодати сочувствия – это то, что обычно «встроено» в мудрых, взрослых и втайне смирившихся с поражением персонажей Рикмана «по умолчанию». В этой великой прозе для его героя нет вопроса. Поэтому он особенно уязвим для поэзии. Юная пылкость героини Кейт Уинслет, ее замечательно розовые щеки и нежный младенческий расфокус взгляда, мягкие полудетские манеры и такое же любопытство к жизни – это и впрямь чудо, которое чьим-то сокровищем может стать лишь на краткий миг, потом исчезнет. В его любовании нет эгоистической жажды непременного обладания – собственно, полковник Брэндон и в романе Джейн Остин всеми силами пытается отдалить тот миг, когда юная чувствительная героиня усвоит положенный ей горький жизненный урок. Все усвоят, никого не минует, но есть несколько мгновений, пока она поет…
Кажется, Рикман играл это всегда: возможно, именно так когда-то его Жак-меланхолик следил за похождениями влюбленной Розалинды в Арденнском лесу. Мир устроен надежно и печально, он занятен, но ничего особенно непредсказуемого, свежего в нем нет – вот разве что «юность – бьющийся товар» да еще женщина, которой ни за что не по силам справиться с этим миром, – только это обладает подлинной ценностью. Полковник Брэндон – как большинство героев Алана Рикмана – сам был человеком сложным, а потому ценил не сложность, которая вечна, а простоту, которая преходяща, сиюминутна и всегда нова.
После идеального дуэта в «Разуме и чувстве» Алану Рикману вместе с Эммой Томпсон доведется несколько раз исследовать созданный ими самими идеал на прочность. Проще – и надежнее всего – их дуэт сработает в криминальном «Поцелуе Иуды» (1998): два детектива, вынужденно оказавшись напарниками и забавно ссорясь, расследуют дело о похищении, убийстве и коррупции. Но в «Реальной любви» Ричарда Кертиса (2003), где Рикман и Томпсон играли образцовую супружескую пару, незаметная трещина в их браке заставляла пересматривать истинную ценность идеального взаимопонимания, тепла и доверия. Многолетнее «прорастание» друг в друга актеры изображали с непринужденной убедительностью, однако мимолетная интрижка героя Рикмана грозила обесценить все разом. Актер со знанием дела играет мужчину, который слишком уверен, что его проницательное умение читать в душах других людей и ироничное фырканье по поводу служебного флирта – гарантия того, что наметившийся роман нельзя считать изменой.
«разум и чувства». энг ли. 1995
Финал истории о совершенной близости Алан Рикман и Эмма Томпсон доиграют в «Песне ланча» (2010) – поэму Кристофера Рида экранизировал Ниал Маккормик. На сей раз это бывшие любовники, которые не виделись друг с другом пятнадцать лет. Они по-прежнему не составляют тайны друг для друга, но теперь за интимно-доверительной интонацией и ностальгической взаимной чуткостью к малейшим изменениям настроения другого – отчужденность настолько глубокая, что ее даже неловко упоминать, тем более за ланчем. Авторскую зоркость к мельчайшим незначительным деталям (пузырьки газа в воде, белые скатерти, которые говорят «сдаемся», вкус вина и так далее) Рикман отыгрывает максимально подробно, с характерной невозмутимой сосредоточенностью; он пьянеет и совеет на глазах, посекундно, а его шутливая светская бравада скрывает неловкость, но никак не «подозрительность взгляда и нечто вроде… ужаса». Ужас – в невозможности уклониться от наблюдения за поминутно расписанным поэтом ходом времени. Оскорбленное мужское эго, ностальгия и пара бутылок кьянти – слабая защита от неизбежного: в финале фильма герой встречает «смерть за работой» лицом к лицу.
В 2013 году Алан Рикман подводит важные итоги в истории своих экранных любовных драм. В фильме Патриса Леконта «Обещание» по новелле Стефана Цвейга он играет Карла Хоффмайстера, богача и хозяина крупного сталелитейного завода, счастливого мужа молодой прелестной героини Ребекки Холл и отца маленького занятного мальчика. В молодости Алан Рикман, помнится, раздражал некоторых критиков своей «медлительностью», – он гениально отомстил им, доведя мнимый дефект до совершенства и возведя в принцип: его стареющий герой смакует каждое из отведенных ему мгновений. Его радости иногда оскорбительно просты, а порой и вовсе недоступны пониманию окружающих, его печали – всего лишь часть радостей, может быть, самая острая. Торопятся жить молодые герои (Карл Хоффмайстер сам – из сугубо благородных побуждений – соорудил любовный треугольник, пригласив компаньоном молодого инженера), герой Рикмана никуда не спешит. Какое необыкновенно тонкое наслаждение: выслушать просьбу жены по поводу новой игрушки для сына, отказать капризнику, получить поцелуй, размякнуть, согласиться и скорчить уморительную рожицу, распушив усы. Проследить влюбленный взгляд юноши, обращенный на красивую женщину, и еще один раз вспомнить, как она красива. Оценить ее платье и ее нравственную борьбу. Увидеть, как хорош честный порядочный мальчик и его страдание, сочувствовать искренне и глубоко. Без труда разглядеть зарождающуюся страсть. Разделить с молодыми героями то единственное, что он вполне способен разделить, – их целомудренное молчание. Рикман ни на миг не унизится до снисходительности, до бесполого старческого умиления или, боже упаси, сладострастного подглядывания, оставаясь по-прежнему необыкновенно сильным, ясным и сосредоточенным, едва ли не грозным в этой последней битве героя со временем. Он, как водится, исключительно серьезен: молодость – достойный противник. Особенно если речь идет лишь о сражении, никак не о победе.
В фильме Патриса Леконта, щедром на изысканные психологические нюансы, была одна совершенно исключительная сцена. Карл Хоффмайстер и его молодой соперник (Ричард Мэдден) ведут деловой разговор, а в соседней комнате фрау Хоффмайстер играет на фортепиано. Герой Рикмана с интересом выслушивает идеи молодого инженера, попутно незаметно любуясь юным энтузиазмом и легонько потешаясь над ним, но в следующий момент музыка притягивает его сильнее, он тихо приоткрывает дверь – прогресс и судьбы сталелитейной промышленности подождут, пока играет женщина, которую он любит. «Я становлюсь сентиментален, когда слышу это произведение». И двое мужчин обсуждают марганцевые залежи и мексиканскую революцию, невпопад делая паузы, которыми распоряжаются Бетховен и женщина за стеной. Музыка неуловимо меняет содержание их диалога: теперь вопросы героя Рикмана (он владеет собой, даже находясь внутри фортепианной сонаты) относятся уже не столько к делу, сколько к тому, о чем в этом доме не сказано ни слова. Невероятным образом соединяя беспощадную проницательность и требовательность с деликатностью, Алан Рикман в этой поздней любовной истории привычно господствует на зыбкой территории нравственной двусмысленности.
«реальная любовь». ричард кертис. 2003
чародеи и чудовища
Вовсе не тонкость актерской игры, а интеллектуальное обаяние, которое преобразуется в физическое, – именно эта фирменная метаморфоза рикмановской фотогении оказалась наиболее востребованной кинематографом. В 1994-м он снимается в фильме «Месмер». Роль легендарного венского доктора, гипнотизера, то ли шарлатана, то ли провидца, досталась Алану Рикману, несомненно, в качестве еще одного запоздалого привета от виконта де Вальмона: умение вводить дам в транс одним лишь взглядом (в крайнем случае требовалось добавить нахмуренные брови), снимать истерические приступы мановением руки, монотонно рокотать нечто бессмысленно-завораживающее на низких нотах и гордо возвышаться над реквизитом – эти наиболее внешне эффектные навыки неотразимого виконта могли тиражироваться коммерческим кинематографом бесконечно. По обычаю героев Алана Рикмана Месмер вновь совершал многозначительные пассы над женскими телами, лечил слепоту прикосновением (это сочетание эротизма с деликатностью и впрямь стоило запечатлеть), с помощью волшебной железяки и ниточек сооружал композиции из припадочных придворных дам, бьющихся в оргиастических конвульсиях, и пытался исцелить нищих безумцев, поставив их в кружок. «Доверься мне. Поверь мне. Я знал тебя. Я так давно ждал тебя, а ты – меня…» – пожалуй, только Алан Рикман, чье искусство декламации и подвергалось иногда сомнению именно потому, что актер владел обоюдоострым даром возвращать произнесенному слову архаический статус заклинания, мог превратить этот текст в поэзию. Так, чтобы эхом в каждой нехитрой реплике отзывалось по меньшей мере: «Я – тот, которому внимала ты в полуночной тишине…»
Однако у актера и продюсеров фильма были разные взгляды на то, что такое месмеровский «животный магнетизм». В отличие
