Сергей Нечаев - Русская Ницца

Окончив в марте 1810 года Московский университетский пансион, он начал службу подпрапорщиком в Симбирском гренадерском полку. Потом с марта 1811 года по май 1817 года он служил в 5-м егерском полку. В неполные семнадцать лет ему довелось быть участником Отечественной войны 1812 года. За Бородинское сражение он был награжден орденом Святого Владимира, за сражение под Красным — золотой шпагой, за сражение при Фер-Шампенуазе — орденом Святой Анны 2-й степени с алмазами. В апреле 1813 года он стал адъютантом графа М. С. Воронцова с производством в штабс-капитаны. Через год ему было присвоено звание капитана.

В мае 1817 года А. Н. Раевскому было присвоено звание полковника с переводом в Рижский пехотный полк. В 1819 году он был прикомандирован к Кавказскому отдельному корпусу и, находясь при генерале А. П. Ермолове, участвовал в карательных экспедициях против горцев.

6 января 1825 года А. Н. Раевский был арестован в городе Белая Церковь по подозрению в принадлежности к тайным обществам. Его доставили в Петербург на главную гауптвахту, однако уже через десять дней поступило высочайшее повеление освободить полковника с оправдательным аттестатом.

На допросе у царя по поводу его причастности к событиям 14 декабря 1825 года он произнес:

— Государь! Честь выше присяги!

Заметим, что А. Н. Раевский дружил со многими декабристами. При этом его сестра Екатерина была замужем за декабристом М. Ф. Орловым, а Мария — за декабристом С. Г. Волконским. Кроме того, его дядей по отцу был декабрист В. Л. Давыдов.

В 1826–1827 гг. А. Н. Раевский служил в Новороссийске в качестве чиновника по особым поручениям при генерал-губернаторе графе М. С. Воронцове.

По свидетельству известного мемуариста Ф. Ф. Вигеля, граф Воронцов взял А. Н. Раевского «к себе по особым поручениям и доставил ему средство с большим содержанием, без всякого дела, три года приятным образом прожить во Франции». Там А. Н. Раевский остановился в городе Мобёже. По словам Ф. Ф. Вигеля, «в Мобёже он либеральничал, как и все другие, не более, не менее», а после Мобёжа, «чтобы сохранить ему независимость, выпросили ему бессрочный отпуск».

В октябре 1827 года А. Н. Раевский вышел в отставку, а потом за неодобрительные отзывы о правительстве его выслали в Полтаву с запретом выезда из губернии, после чего он лишь с особого разрешения смог приехать к умирающему отцу. По слухам, сделано это было за слишком откровенную связь полковника с женой графа М. С. Воронцова.

Ф. Ф. Вигелъ пишет в своих «Записках»:

«Я не буду входить в тайну связей его с Е. К. Воронцовой, но… могу поручиться, что он действовал более на ее ум, чем на сердце и на чувства… Как легкомысленная женщина, Е. К. Воронцова долго не подозревала, что в глазах света фамильярное ее обхождение… с человеком ей почти чуждым его же стараниями перетолковывается в худую сторону. Когда же ей открылась истина, она ужаснулась, возненавидела своего мнимого искусителя и первая потребовала от мужа, чтобы ему отказано было от дому».

Лишь через несколько лет А. Н. Раевскому разрешили переехать в Москву. Там он в ноябре 1834 года женился на Екатерине Петровне Киндяковой, дочери генерал-майора П. В. Киндякова. Овдовев через пять лет, он отдался воспитанию единственной дочери Александры.

А. Н. Раевский отличался острым, саркастическим умом и был близок с А. С. Пушкиным. Считается, что именно он послужил для поэта одним из прототипов для его Евгения Онегина.

А. С. Пушкин познакомился с А. Н. Раевским в начале южной ссылки, то есть в 1820 году, но их более тесное общение относится уже к 1823–1824 гг. «Не верил он любви, свободе, на жизнь насмешливо глядел», — писал о полковнике поэт.

Об отношениях этих двух людей Ф. Ф. Вигель пишет:

«Известность Пушкина во всей России, хвалы, которые гремели ему во всех журналах, превосходство ума, которое внутренне Раевский должен был признавать в нем над собою, все это тревожило, мучило его. Он стихов его никогда не читал, не упоминал ему даже об них: поэзия была ему дело вовсе чуждое, равномерно и нежные чувства, в которых видел он одно смешное сумасбродство. Однако же он умел воспалять их в других; и вздохи, сладкие мучения, восторженность Пушкина, коих один он был свидетелем, служили ему беспрестанной забавой. Вкравшись в его дружбу, он заставил его видеть в себе поверенного и усерднейшего помощника, одним словом, самым искусным образом дурачил его».

А вот мнение по этому поводу Б. М. Носика:

«Александр Раевский был «злым гением» Пушкина, его «учителем нравственности» (скорей, пожалуй, безнравственности), соперником в любви. Они оба притязали на место в сердце графини Е. К. Воронцовой (похоже, обоим отвечавшей взаимностью), рука которой была отдана новороссийскому генерал-губернатору и наместнику Бессарабской области графу М. С. Воронцову… По некоторым сведениям, А. Раевский был повинен в обострении отношений Пушкина с Воронцовым».

«Совратитель Раевский» пережил А. С. Пушкина на тридцать лет. Он умер в Ницце 23 октября 1868 года, чуть-чуть не дожив до семидесяти трех лет. Его похоронили на местном православном кладбище «Кокад».[10]

Безусловно, русское открытие Ривьеры, больше напоминавшее оккупацию, происходило не так просто, как это выглядит внешне. В то время глава Министерства иностранных дел князь Алексей Михайлович Горчаков и вся отечественная дипломатия работали над проблемой раскола антироссийского альянса — Австрии, Англии, Франции, Турции и Сардинии, укрепившегося после подписания Парижского мирного договора 1856 года, завершившего Крымскую войну.

«Слабыми звеньями» в этом договоре являлись территориальные претензии Франции к Сардинскому королевству, а также претензии короля Виктора-Эммануила II на лидирующую роль в объединении Италии, чему активно противодействовала Австрия. В результате в ходе тайных переговоров с Парижем была разработана многоступенчатая сделка, в соответствии с которой Наполеон III пообещал поддерживать Сардинию в ее борьбе с австрийцами, а взамен получил часть территорий на Средиземноморском побережье, потерянных Францией после разгрома его деда Наполеона Бонапарта в 1814–1815 годах.

Чтобы эта интрига сработала, необходимо было заинтересовать в ней князя Монако Карла III Гонория из рода Гримальди — тогдашнего правителя Ривьеры. Из-за его натянутых отношений с Виктором-Эммануилом II Лазурный Берег лишь формально считался частью Сардинского королевства.

Конечно же, Карл III Гонорий мечтал о полной автономии, но его бюджет представлял собой весьма плачевное зрелище. Фактически единственным источником его доходов, причем довольно скудных, были английские туристы, отдыхавшие на Ривьере. Однако они были настолько осмотрительны в тратах, что в 1855 году князь едва не обанкротился: в казне не нашлось пятисот франков, необходимых для содержания под стражей арестованного в Ментоне преступника.