Вглядываясь в грядущее: Книга о Герберте Уэллсе - Юлий Иосифович Кагарлицкий
Немногим более двух лет спустя после новоселья, в декабре 1857 года, Джозеф решил попытать счастья в Новой Зеландии и поместил в газете объявление о том, что лавка продается или сдается в наем. В январе следующего года он поместил второе объявление, и кто-то к нему действительно заглянул. Но тут же ушел. Тогда в окне лавки (она же — витрина) появилось постоянное объявление о сдаче в наем. На этот раз зашло и ушло уже несколько человек. Но владельцем торгового заведения в Бромли, на Хай-Стрит остался все тот же Джозеф Уэллс. Его знал теперь в лицо весь город: день-деньской он торчал перед дверьми, болтая с соседними лавочниками и с приятелями, которых становилось все больше, и издалека приглядывался к каждому прохожему: а вдруг покупатель?
И опять надвигалось это бедствие — «чугунка».
Бромли находится совсем близко от Лондона, и поездка в столицу не составляла никакого труда: каждый будний день от гостиницы Белла, что напротив посудной лавки Уэллсов, отправлялись в Лондон две почтовые кареты. С ходом лет они из междугороднего транспорта постепенно превращались в городской: Бромли все больше сливался с Лондоном. Последнюю свою поездку они совершили в 1884 году. Но уже с 1861 года в Бромли появилась железнодорожная станция, в 1877 — вторая, и местные жители начали обзаводиться недорогими сезонными билетами. А столичные магазины всегда представляли для них больший интерес, чем бромлейские. Хорошо было мистеру Ковеллу, мяснику, перед лавкой которого было вывешено на обозрение публики десятка два туш и несколько дюжин битой птицы! Или торговцу рыбой мистеру Вудолу! За мясом и рыбой в Лондон никто не ездил. Да и другие соседи — галантерейщик Манди, портной Купер и даже торговец обувью Перси Оливер, что устроился рядышком с гостиницей Белла, хоть в богачах не ходили, на жизнь зарабатывали. Но у посудной лавки Уэллсов прохожие ускоряли шаги. Неужели лишь потому, что лавка была очень уж грязная? Но в конце концов, если кто купит чашку или тарелку, ее можно для него и помыть! А самому сразу брать товар в руки вовсе не обязательно.
Да, конечно, грязно. И голодновато. Но пойди управься с таким хозяйством! И поживи в таком доме!
Назывался он Атлас-хаус — Дом Атланта. В единственном окне, выходившем на улицу, стояла масляная лампа — Атлант, взваливший себе на спину земной шар. Он держал эту непомерную ношу с давних времен, и, очевидно, до него не успели еще дойти слухи о том, что Земля вращается. А может быть, он сознательно пропустил их мимо ушей. С неподвижной Землей было легче. И вообще он, судя по всему, не желал, чтобы что-то куда-то двигалось. А для лавки Уэллсов его слово было закон.
Фасадом Дом Атланта выходил на главную улицу Бромли, но позади начинался склон, ведущий к реке, так что трудно было понять, сколько в нем этажей. Спереди было три — и подвал, освещаемый через окно, выходящее в проделанный в тротуаре колодец. Колодец, разумеется, был закрыт решеткой, так что конечности, а может, и жизнь прохожих не подвергались опасности, но когда над решеткой возникали чьи-то башмаки, в кухне становилось еще темнее. Утешением служило лишь то, что башмаки большей частью были сильно ношенные, хорошо еще если чиненые — не одним им, значит, трудно жилось! Сзади этажей оказывалось четыре. В подвале, или, если смотреть с другой стороны, на первом этаже, были кухня и посудомойня. Тут же, под лестницей, — хранилище для угля. Поскольку к дому можно было подъехать лишь с улицы, привезенный уголь, засоряя все вокруг, таскали в мешках через лавку и крошечную «гостиную» позади нее. На верхних двух этажах было по две малюсеньких спальни.
Но основное свое время семья проводила на кухне, тем более что оттуда был прямой выход во двор, где располагались «службы». Часть дворика была зацементирована, другая, отделенная сточной канавой, предоставляла возможность заняться садоводством. Свободного места хватало на то, чтобы посадить кустик-другой и дикий виноград у забора, отгораживавшего от мистера Купера. Забор, впрочем, был недостаточно высокий, и портняжные подмастерья все время глазели во двор Уэллсов. Почему-то им особенно нравилось смотреть, как другие ходят в уборную. Во всяком случае, они в это время не отворачивались, и Сару это раздражало необычайно. Мясник тоже в известном смысле был сосед не из лучших. Туши, вывешенные для привлечения покупателей, привлекали еще и полчища мух, а его двор всегда был забит ревущим скотом, который резали тут же, на месте. После прогона скота улица, впрочем, очищалась довольно быстро. Один из соседей, увлекавшийся огородничеством, собирал навоз и складывал его в большой открытый деревянный ящик в углу двора, подальше от собственной задней двери и поближе к соседской.
Этот дом, обставленный подержанной мебелью и провонявший парафином, с помощью которого пытались морить клопов, был сразу и слишком велик и слишком тесен. Посланные от угольщика чертыхались, протаскивая свои мешки по узенькой лесенке, ведущей в подвал, хозяйка же, пытаясь навести элементарный порядок на четырех этажах, молила господа даровать ей терпение. Былого румянца на ее щеках никто больше не замечал, глаза утрачивали свою небесную голубизну и наивность. Дел не убавлялось. Напротив. Вскоре после переезда в Бромли у нее родился в 1857 году сын Фрэнк. Пять лет спустя, в 1862 году, еще один сын — Фред. Теперь все время, оставшееся от уборки и мучительных попыток приготовить обед, она проводила в «гостиной», обшивая семью и прислушиваясь, не откроется ли входная дверь, возвещая о приходе долгожданного покупателя. Дверь ныне отворялась чаще, чем прежде. Тимоти Дьюк из Мидхерста решил помочь своему двоюродному племяннику и стал снабжать его в кредит принадлежностями для крикета, что послужило поводом для еще одного выступления Джозефа Уэллса в печати. Новое объявление, появившееся в местной газете, звучало гораздо оптимистичнее предыдущих и было многословнее. Выглядело оно так:
КРИКЕТ! КРИКЕТ! КРИКЕТ!
Джозеф Уэллс предлагает по умеренным ценам превосходный набор первоклассных принадлежностей для этой благородной игры. Биты с камышовыми ручками, самолично им отобранные, по общему мнению, не знают себе равных, и их невозможно приобрести ни
