Дневники: 1925–1930 - Вирджиния Вулф
Вчера мы пили чай с Маргарет[131] в ее новом доме. Там три тополя, а за ними церковь Святого Павла. Но я не хочу больше жить в пригороде. Мы сидели, и я дразнила ее, а Маргарет меня, вот только она немного обиделась, покраснела, а потом побледнела, как будто внутри она гораздо мягче. Маргарет строга к Лилиан[132], которая живет в маленькой комнате и которой запрещено сажать цветы, о чем та говорила с горечью, поскольку это беспокоит Маргарет, равно как и то, что сад стоит неухоженный. От этих забот она отвлекает себя книгами Этель М. Делл[133] и Диккенса[134]. «Почему, – спросила она, – персонажи Диккенса похожи на настоящих людей, если он мог создавать своих собственных?». Интересная, на мой взгляд, критика. Мы очень хорошо ладим, в основном благодаря моей дикости и безрассудности, полагаю; я очень люблю и жалею ее, ведь как это ужасно – «выйти на пенсию в 60 лет»; что делать-то – сидеть и смотреть на тополя? Более того, она сказала, что однажды «пошла на компромисс»; отец мешал ей работать; теперь она, похоже, о многом жалеет, например о том, что очень мало путешествовала и не отстаивала до конца свои взгляды. Да и Лилиан ее раздражает сильнее, чем могло бы быть. Но и без этого проблем предостаточно.
Пришло время ужина. Я должна ответить некоторым из своих почитателей. Никогда еще я не чувствовала подобного восхищения, но уже завтра пренебрежение вернет меня с небес на землю.
20 мая, среда.
Ну вот, Морган в восторге. Как гора с плеч. Говорит, что лучше, чем «Джейкоб»; он был скуп на слова, поцеловал мне руку и, уходя, сказал, что ужасно доволен и очень счастлив (или что-то в этом роде). Он думает – нет, не буду вдаваться в подробности; я еще много чего услышу, а он говорил лишь о том, что стиль стал проще, и теперь больше похоже на то, как пишут другие.
Вчера вечером я ужинала с Ситуэллами[135]. Эдит – старая дева. Я никогда об этом не задумывалась. Мне она казалась суровой, непреклонной и жуткой; с жесткими взглядами. Ничего подобного. Думаю, она немного суетливая, очень добрая, прекрасно воспитанная и немного напоминающая мне Эмфи Кейс[136]. Эдит уже тоже немолода, почти моя ровесница, робкая, вызывающая восхищение, легкая и бедная, и она скорее нравится мне, чем восхищает или пугает. И все же я очарована ее творчеством, а от меня такое редко услышишь; она умеет слушать, но не чистить ковры; есть в ней сатирическая жилка и некоторая красота. Как же приукрашивают известных личностей! Какими же невосприимчивыми становятся люди к своим взлетам и падениям! Но Эдит скромна; до 27 лет она жила в одиночестве возле парка и поэтому не описывала ничего, кроме видов и звуков; потом переехала в Лондон и теперь пытается привнести немного эмоций в свою поэзию – все это я подозревала и возлагаю на нее большие надежды. Затем она рассказала, как ей не терпелось писать для издательства и что это всегда было ее мечтой. Сложно представить более компромиссного и менее сурового человека, чем она, особенно с ее странной внешностью, насмешливой улыбкой старой девы, полузакрытыми глазами, длинными волосами, нежными руками с огромным кольцом, изящными ножками и парчовым платьем голубого и серебристого цветов. В ней нет ничего от протестанта, памфлетиста или новатора – она, скорее, кажется благовоспитанной викторианской старой девой. Так что мне надо освежить в памяти ее тексты. На ужине были Фрэнсис[137], Рэймонд [Мортимер], Уэйли[138] и маленький американский лягушонок по фамилии Таун[139], напившийся и ставший очень любвеобильным. Во всех трех Ситуэллах чувствуется породистость; мне нравятся их длинные носы и гротескные лица. Что касается дома, то Осберт в душе английский эсквайр-коллекционер, только собирающий бристольское стекло, старомодные тарелки и викторианские футляры с колибри, а не лисьи хвосты и оленьи рога. Все его комнаты завалены этим. Осберт мне тоже нравится. Но почему Ситуэллов считают смелыми и умными? Почему они стали посмешищами в мюзик-холлах и литературными поденщиками?
Говорили мало; после ужина все общались легко и непринужденно; Фрэнсис охал; Уэйли был мрачен и сдержан, а я – снисходительна к комплиментам. Завтра выйдет ЛПТ и тогда (тут вошел Л. и рассказал мне о Р. Макдональде[140] на собрании Лейбористской партии).
1 июня, понедельник.
Банковский выходной[141], и мы в Лондоне. Мне немного надоело писать о судьбе своих книг, но обе вышли в свет, а дела у «Миссис Дэллоуэй» идут на удивление хорошо. Продано уже 1070 экземпляров. Мнение Моргана я записала; Вита[142] в сомнениях; Дезмонд, с которым я часто вижусь из-за его книги, перечеркнул все имеющиеся похвалы, сказав, что Логан считает «Обыкновенного читателя» достаточно хорошим, но не более того. У Дезмонда есть аномальная способность вгонять людей в уныние. Странным образом он умудряется притуплять вкус к жизни; я люблю Дезмонда, но его уравновешенность, доброта и юмор, которые сами по себе божественны, каким-то образом лишают все блеска. Чувствую, это касается не только моей работы, но и жизни в целом. А вот миссис Харди[143] пишет, что Томас[144] «с превеликим удовольствием» читает «Обыкновенного читателя». Если не считать Логана, этого прожженного американца, то получается, что меня все хвалят. К тому же книгами интересуется и «Tauchnitz[145]».
Сейчас мы рассматриваем возможность нанять вдову по
