Джон Скотт - За Уралом. Американский рабочий в русском городе стали

Аплодируя Сталину за решение создать восточную промышленную базу и считая это дальновидностью советского лидера, Джон Скотт был также убежден, что сталинская политика индустриализации, в ходе которой делали бескомпромиссный упор на развитие тяжелой промышленности и не только пренебрегали производством потребительских товаров, но и с безразличной жестокостью относились к человеческим жизням, оправдала себя во время войны против нацистов. Однако нас все же изумляет то, что захват нацистами приблизительно половины всех советских промышленных предприятий не помешал Советскому Союзу стать в этой войне победителем. Разве этот факт, даже если оставить в стороне моральный аспект проблемы, не сводит на нет убежденность Скотта в том, что сталинская политика опасно быстрой индустриализации была необходима для выживания страны? А если мы также примем во внимание и то обстоятельство, что безумная скорость и некоторые иррациональные аспекты сталинской индустриализации сыграли значительную роль в том, как плохо работали многие новые и реконструированные предприятия еще долгое время спустя, когда тридцатые годы давно остались позади? Разве такие соображения не усиливают еще больше наш скептицизм в отношении мнения, что война убедительно доказала правильность сталинской политики как единственно верной? При той международной обстановке и ситуации в СССР существовали ли какие-нибудь другие, менее поспешные и менее жестокие способы индустриализации Советской России? Если существовали, то каковы они были и — что самое важное — почему этими альтернативными способами не воспользовались?

Эти вопросы, возникающие при чтении мемуаров Скотта, являются центральными. Ответив на них, мы сможем сделать выводы о возможности перемен в СССР. Можно найти много важной информации, необходимой для понимания современных проблем Советского Союза, читая живое и яркое исследование будней сталинизма, написанное Джоном Скоттом.

Часть I

Кровь, пот и слезы

Глава I

Решив уйти из Висконсинского университета в 1931 году, я сразу же открыл для себя новую Америку — Америку неурядиц, Америку, в которой молодым и энергичным энтузиастам предоставлялось мало возможностей применить свои способности.

Я был охвачен обычной жаждой странствий. Соединенные Штаты казались не подходящим для этого местом. Я задумал уехать куда-нибудь. До этого я уже три раза побывал в Европе. Теперь я хотел совершить экскурсию куда-нибудь подальше. Планы поездки на Аляску на мотоцикле, а оттуда в Сибирь и Китай на самодельной лодке так и не осуществились. Где я мог бы достать деньги на этот проект, и потом — что я стал бы делать в Китае? Вместо этого я начал искать работу в Нью-Йорке. Никакой работы не было.

Казалось, что-то случилось с Америкой. Я много читал о Советском Союзе, и постепенно пришел к выводу, что большевики нашли ответы по крайней мере на некоторые из тех вопросов, которые американцы задавали друг другу. Я решил поехать в Россию работать, учиться и помогать в строительстве общества, которое, казалось, было по меньшей мере на шаг впереди американского.

Прежде чем отправиться в Россию, я приобрел специальность, послушавшись мудрого родительского совета. Проработав несколько месяцев учеником сварщика на заводе «Дженерал электрик» в Шенектади, я получил удостоверение сварщика. Вооруженный этим удостоверением и рекомендациями Союза металлургов, активным членом которого я был, а также письмами от нескольких моих друзей, я отправился в Берлин, где обратился за разрешением на выдачу мне советской визы.

Около пяти недель я жил у друзей в Веддинге, ходил на коммунистические демонстрации и посещал бурные политические митинги, организованные различными партиями. Дела в Германии шли плохо. Меня потрясло, что тысячи крепких, здоровых мужчин и их семьи живут в Laubenkolonien — немецких Гувервиллях, в то время как целые кварталы многоквартирных домов, где они жили до этого, пустовали. Я был уверен, что в Советском Союзе такое не может происходить. В положенные сроки советская консульская машина выдавила из себя мою визу, и я отправился на поезде в Москву. Десять дней я метался между несколькими советскими организациями, пытаясь договориться об устройстве на работу. Трест сварщиков был бы очень рад предоставить мне работу. Им нужны были сварщики во многих местах. Тем не менее они не могли подписать со мной договор до тех пор, пока отдел виз не дал бы мне разрешение остаться в Советском Союзе в качестве рабочего. А эта последняя организация могла предоставлять такие разрешения только людям, имеющим работу. Ни одна из этих организаций ничего не хотела подтвердить письменно.

В конце концов договоренность была достигнута, и я выехал на поезде, идущем четыре дня до места под названием Магнитогорск, расположенного на восточных склонах Уральских гор.

Я был очень счастлив. В Советском Союзе не было безработицы. Большевики планировали свою экономику и предоставляли молодым людям много возможностей. Более того, им удавалось преодолеть фетишизацию материальных ценностей, которая, как учили меня мои добрые родители, была одним из основных зол нашей американской цивилизации. Я видел, что большинство русских едят только черный хлеб, носят один-единственный костюм до тех пор, пока тот не распадется на части, и пользуются старыми газетами, чтобы писать письма и официальные бумаги, скручивать папиросы, делать конверты, а также при отправлении естественных потребностей.

Я собирался участвовать в построении этого общества. Я намеревался стать одним из множества таких людей, которым было наплевать, будет ли у них вторая пара обуви, но которые строили собственные доменные печи. Шел сентябрь 1932 года, и мне было 20 лет.

Глава II

В 1940 году Уинстон Черчилль сообщил британской нации, что ей нечего ожидать, кроме крови, пота и слез. Страна вела военные действия. Британскому народу это не нравилось, но большинство британцев мирились с этим.

Начиная с 1931 года Советский Союз тоже вел войну, и люди проливали пот, кровь и слезы. Людей убивали и ранили, женщины и дети замерзали и погибали, миллионы голодали, тысячи проходили по судебным процессам и были расстреляны во время кампаний коллективизации и индустриализации. Я мог бы побиться об заклад, что только одна битва русских за создание черной металлургии повлекла за собой больше жертв, чем битва на Марне. В 30-е годы русские постоянно воевали.

Мне понадобилось очень мало времени, чтобы понять, что они едят черный хлеб в основном потому, что нет никакого другого, и носят лохмотья по той же причине.