Джон Скотт - За Уралом. Американский рабочий в русском городе стали

История Магнитогорска — как и всех пятилеток — это история чугуна и стали, домен и мартеновских печей. Все остальное могло подождать. Теперь стране нужен был металл, и для этого была мобилизована вся страна.

Победа, победа любой ценой! Сталь, сталь и еще больше стали! Парады, кампании, речи, бесконечные цифры выпуска продукции, мировых рекордов и выполнения плана — эпический процесс социалистического строительства, возможно, лучше всего был заметен в Магнитогорске, однако он происходил на всей территории Советского Союза. Тридцатые годы были временем продуктовых карточек, бараков и колючей проволоки, временем строительства, героизма и ощутимого прогресса. Из многих тысяч свидетелей именно Джон Скотт лучше всех сумел уловить революционный настрой и дух надежд этого сумбурного и парадоксального периода.

Как и сам Скотт, читатель, возможно, будет озадаченно размышлять над тем, какова взаимосвязь между событиями 1933 года, о которых рассказывает глава «День в Магнитогорске», и событиями 1937–1938 годов, описываемых в главе «Административный аппарат и репрессии». Не приходится удивляться тому, что именно глава о чистках много раз переделывалась.

Совершенно очевидно, что события 1937–1938 годов поколебали веру Скотта в советскую систему. Многие из его друзей и товарищей по работе, совершенно неповинные, как он хорошо знал, ни в каких преступлениях, были арестованы. Самого Скотта заставили уйти с фабрики, потому что он был иностранцем, Маше предъявляли серьезные обвинения на комсомольских собраниях, их друзей вызывали и допрашивали, и в конце концов даже конфисковали пишущую машинку «Корона»[17].

В своих набросках для книги о Советском Союзе, которая так и не была написана, Джон Скотт дал одной главе следующее название: «Террор низводит технические успехи до бесчеловечности и деградации. Первоначальные надежды, связанные с принятием Конституции 1936 года, стали монстрами в руках ГПУ»[18]. Именно эту двойственность — экономический и социальный прогресс, противостоящий бессмысленному политическому подавлению и репрессиям, — было трудно понять Джону Скотту и многим другим людям, которые до этого находились под большим впечатлением от несомненной целеустремленности и энергии, которые могли наблюдать. Размышляя над тем, как Скотт объясняет причины террора, читатель должен помнить, что хотя его отважную попытку проанализировать этот процесс нельзя назвать удачной, даже сейчас специалисты, исследовавшие это историческое явление на протяжении нескольких десятилетий, все еще не могут дать убедительное объяснение феномену, продолжающему оставаться одним из самых больших загадок советской истории.

Несмотря на то, что преследования заставили его уехать из Магнитогорска, весьма примечательно, что Скотт не заканчивает на анализе этого процесса свой рассказ о жизни в Магнитогорске. Он, несомненно, был потрясен числом невинно пострадавших, однако понимал, что для большинства людей жизнь продолжается. Репрессии не заслонили собой того, что оставалось для Джона Скотта в Магнитогорске определяющим фактором — героическую борьбу за построение сталелитейного завода и нового образа жизни. Он пришел к весьма спорному выводу о том, что такую точку зрения разделяют большинство советских граждан. «Таким был Магнитогорск, где я провел пять лет своей жизни», — писал Скотт в заключении к одному из первых вариантов своей книги. «Я оглядываюсь назад с чувством глубокого уважения ко всем тем, кто построил его за такое короткое время в тяжелейших условиях. Это был жизнерадостный и оживленный город. Люди учились, с надеждой глядя в будущее и стремясь построить то, во что верили, по крайней мере, многие из них»[19].

Читателю необходимо помнить, что Скотт писал свою книгу во время второй мировой войны — как раз в тот момент, когда были остановлены первоначальный молниеносный прорыв и наступление войск Вермахта на территорию Советского Союза. К тому времени, когда он начал готовить рукопись, то, что выглядело как полный разгром Советов, превратилось в победу, казавшуюся чудом. Чем можно было объяснить столь замечательный поворот событий? Откуда Советский Союз черпал возможности и силы противостоять бешеной атаке нацистов? Именно на эти вопросы искал ответа Джон Скотт, когда писал свои мемуары. Из последней части его книги становится ясно — у Скотта не было сомнений относительно того, что «помогает России выстоять».

Само название «За Уралом» позволяет понять основную задачу, поставленную Скоттом перед собой. У него было несколько альтернативных названий для книги: «Мечи для Советов», «Десять лет войн России», «Уральская крепость России» и «Уральская крепость Сталина». В этих заглавиях, от которых он отказался, Скотт пытается выразить то, что, по его мнению, является разгадкой военных успехов Советского Союза: во-первых, стратегически верное решение о размещении промышленности в районе Уральских гор, вне досягаемости сил любого захватчика, которое Скотт приписывает гению Сталина, а во-вторых, тот факт, что пятилетние планы предусматривали не только создание новых заводов и фабрик, но и обучение и профессиональную подготовку миллионов «новых» людей, которые могли бы приводить в действие станки и оборудование, а также принимали бы «политические реалии» правления Коммунистической партии, возлагая на этот режим определенные надежды, основанные на неписаном «общественном договоре».

Скотту, несомненно, удалось необычайно глубоко заглянуть в суть периода «социалистического строительства» и понять ту роль, которую этот период сыграл в создании военного потенциала страны. Основываясь на своих собственных впечатлениях от жизни в далеком городе, он стремился понять истоки ставившей тогда всех в тупик способности Советского государства отвечать немцам ударом на удар, и это наверняка произвело глубокое впечатление на его современников. Понимание Скоттом сути происходившего тогда поражает нас и по сей день, хотя мы сегодня видим еще и размеры ошибок Гитлера, и значение географического положения. Советский Союз мог потерять территорию, равную по величине двум или трем Франциям, и все-таки продолжал вести военные действия.

В то же время Скотт высказывает некоторые суждения, которые мы могли бы оспаривать. У него была тенденция преувеличивать относительную значимость удивительно быстрого развития тяжелой промышленности к востоку от Урала. В то время как создавались новые отрасли промышленности в восточных регионах, пропорционально увеличивались и капиталовложения в уже существовавшие до этого индустриальные центры европейской части страны, в окрестностях Ленинграда и Москвы, а также на Украине. Скотт не знал точно (хотя ему и был известен сам факт), сколько именно предприятий, работавших на востоке и сыгравших важную роль в обеспечении ведения военных действий, были переброшены сюда перед этим из западных районов страны. Несомненно, имевшаяся на востоке современная индустриальная инфраструктура, к которой можно было подключить эвакуированные с запада страны заводы, позволила наиболее полно использовать производственные мощности перебазированных предприятий. Однако не совсем понятно, почему решение разместить новые заводы на Востоке должно считать заслугой одного Сталина. Более того, хотя эвакуацию и переброску предприятий можно считать большим достижением, сама необходимость подобных мероприятий была обусловлена чрезвычайной уязвимостью приграничных западных районов страны, сыгравшей критическую роль в начальный период войны. Перемещение промышленных предприятий в восточном направлении проводилось в обстановке хаоса, последовавшего за давно предсказанным вторжением Германии на территорию Советского Союза, и совершенно очевидно, что этот хаос явился результатом неспособности самого Сталина надлежащим образом подготовиться к войне, необходимость и неизбежность которой он не признавал даже после того, как она уже началась.