Жаклин Жаклин - Жан-Клод Грюмбер
Надо отдать тебе должное, один раз за эти шестьдесят пять лет курения ты все же попыталась бросить, на три недели. Ты плакала день и ночь. Я предлагал тебе обратиться за помощью, а ты отвечала, что как раз и обратилась за помощью, потому и плачешь.
Ты записалась вместе с Розеттой в общество анонимных курильщиков, желающих бросить курить. Там были собрания, дискуссии, каждый должен был рассказывать, какие усилия он предпринимает, чтобы бросить, чтобы не закурить снова. Розетта не плакала. Жаклин плакала непрерывно. Позже, много позже, уже вернувшись к своим двум пачкам в день и душевному равновесию, перестав плакать, ты узнала, почему не плакала Розетта: она-то не бросила, даже на день! Она продолжала курить все три недели курса. И все эти три недели ты плакала, а она нет. Розетте, правда, повезло вскоре после этого схлопотать инфаркт миокарда, и это вынудило ее или склонило бросить курить окончательно.
Ты тоже в конце концов бросила, накануне твоей операции на легком, в июле 2018-го. 15 июля, когда Франция выиграла Кубок мира, мы вернулись в пожарном порядке, операцию надо было сделать как можно скорее, так решили в больнице. Мы спешно выехали из Ле-Мулло, сошли с поезда на вокзале Монпарнас посреди всеобщего безумия и — неприятный сюрприз — не нашли ни автобуса, ни такси, так что отправились домой пешком сквозь ликующую толпу, которая что-то там выиграла и вопила во всеуслышание: «Мы победили! Мы победили!» Назавтра ты легла в больницу Монсури и, расставаясь вечером накануне операции, раздавила ногой окурок в больничном саду и протянула мне початую пачку, сказав с некоторой торжественностью в голосе: «Это была последняя». Я взял пачку, я сохранил ее и спрятал в ящик комода в нашей спальне, она до сих пор там. «Это была последняя…»
И знаешь, знаешь, я жалею сегодня, жалею о том, что не предложил тебе сигарету, когда узнал, когда мы узнали, что сделать больше ничего нельзя. Пакость из легкого колонизировала печень, и эта гнусная пакость убивала тебя, разрастаясь быстрее, чем прежде росла в легком. Да, я должен был предложить тебе одну, последнюю, по-настоящему последнюю, потому что ты любила курить так, что готова была за это умереть.
А теперь я тебя рассмешу
Представь, я сижу на террасе бара в Ле-Мулло, рядом с торговцем устрицами, напротив дома той сумасшедшей, который мы снимали несколько лет назад, в полусотне метров от пляжа. Бар горел, они сделали ремонт и оборудовали террасу — три столика, несколько стульев — на аллее, ведущей к пляжу. Я пишу перед чашкой кофе без кофеина, сюда каждый день пить кофе без кофеина приходила ты. Теперь я занял твое место. Тогда я не пил кофе без кофеина, но теперь пью, чтобы ты продолжала его пить, в общем, я тебя заменил.
Ну вот, я пишу все это в маленьком блокноте, купленном в табачной лавке при баре, как вдруг чей-то голос говорит мне: «У вас красивый почерк». Я поднимаю голову от бумаги, вскидываю глаз и вижу молодую пару, взирающую, как я пишу. Молодой человек, словно доказывая, что он не полный идиот, спрашивает меня очень вежливо: «Вам удается себя перечитывать?» Я отвечаю, мол, когда как. Он тычет пальцем наобум в страницу, в слово, точнее в иероглиф, и спрашивает: «Вот это что значит?» Я всматриваюсь единственным глазом в слово, в строчку, во фразу и не могу вспомнить, о чем речь. Я говорю ему, что должен, прежде чем прочесть это слово, перечитать сначала всю страницу, чтобы поместить его в контекст и таким образом прочесть, что написал. Проделываю все это и читаю ему:
— Больше, чем я.
— Больше, чем вы?
— Да, больше, чем я.
— Почему вы это написали?
Не зная, что ответить, я решил сказать ему правду, так еще отделаюсь малой кровью.
— Я недавно потерял жену и пишу ей.
— Пишете ей, говорите?
— Вот именно.
Тут появляется еще один молодой человек. Он тоже в плавках, в каскетке и с полотенцем. Уже две пары, возвращающиеся с купанья, смотрят на меня.
— Лучше молиться, — заявляет новый молодой человек.
— Наверно, — соглашаюсь я, — но, чтобы молиться, надо верить.
— Вы верите в Бога, — утверждает первый.
— Увы, нет.
— Только Господь может вам помочь, — подхватывает второй.
Две молодые женщины и первый с энтузиазмом кивают.
Только Господь может мне помочь? Я замечаю ему, что у Господа, очевидно, много дел в последнее время, не может же он разорваться; я не хочу докучать ему своими личными проблемами.
Тут вновь вступает первый:
— Проснитесь ночью и поговорите с Ним, Он вам поможет.
Я киваю и говорю, надеюсь, что с улыбкой:
— Я поговорю с Господом от вашего имени, спасибо за совет.
— Только Он может вам помочь, — повторяет второй.
Вот анекдот, который ты сможешь рассказать Богу, если он есть, но, может быть, и ни к чему ему рассказывать, этому Богу, говорили мне, недостает чувства юмора.
В Ле-Мулло, как и везде, больше, чем везде, ты со мной. А я без тебя. Я делаю все, что делала ты. Пью кофе без кофеина, хожу по пляжу и не купаюсь, часами медлю, прежде чем войти в воду, как ты, и жду, жду, что ты придешь, прижмешься ко мне, вся мокрая, а потом мы пойдем вдвоем, обняв друг друга за талии, босыми ногами по воде.
Я восторгаюсь красотой этих мест, как восторгалась ты каждый раз, каждый год, а я тогда не восторгался. Я — ты. Я стал твоим дублером, печальным и счастливым, смертельно печальным и смертельно счастливым оттого, что я здесь с тобой, без тебя, снова.
Я иду с трудом — бедро, колени, ноги, откуда мне знать, — не решаюсь больше купаться и спрашиваю себя, какого черта я здесь делаю. Я думаю о тебе, где бы я ни был, ты здесь, со мной, но при этом я чувствую себя все более одиноким. Если ты не спишь этой ночью, поговори с Господом от моего имени и от имени двух молодых пар, поговори с ним обо мне, а я, если не буду спать, обещаю, поговорю с ним о тебе. Я знаю,
