Николай Вавилов - Владимир Георгиевич Шайкин
Как-то раз, работая в «красном кабинете» и пытаясь завести разговор с Фляксбергером о том, что значит само понятие «линнеевский вид», Вавилов заметил на столе брошюру американского ботаника Аарона Ааронсона, обнаружившего в 1906 году в одном из древнейших на планете очагов земледелия — Сирии и Палестине — дотоле неизвестные науке формы пшеницы — двузернянки. Естественно, такая редчайшая находка не могла не обрести всемирную известность и не вызвать активные отклики специалистов: многие считали, что этот вид пшеницы вполне мог быть родоначальником или, во всяком случае, стоять у истоков ее нынешней культуры.
Вавилов не только проштудировал брошюру Ааронсона, но, потратив несколько вечеров, перевел ее на русский язык и даже хотел написать ее автору, чтобы тот прислал в Бюро или на селекционную станцию в МСХИ семена двузернянки. Но все получилось иначе: когда ему полтора десятка лет спустя довелось попасть в Палестину и Сирию, он сам отыскал и собрал большой семенной материал двузернянки и был в большом раздумье, как его лучше отправить в Ленинград.
Следуя давней привычке «не укорачивать свое рабочее время до соблюдаемого всеми рабочего дня», Вавилов стремился все же прихватить для работы лучшую часть суток, то есть вечер и ночь, хотя в Бюро на этот счет придерживались весьма строгого порядка. Сам Регель следил за этим. Поэтому Вавилов отправлялся на «вторую смену» в другое место — к Артуру Артуровичу Ячевскому, ученому из числа тех, чьи труды и открытия были известны лишь ограниченному кругу специалистов: биологов, агрономов, фитопатологов.
Свои исследования Ячевский начал в Ботаническом саду на Аптекарском острове еще задолго до конца XIX века, и увлекала его идея излечения растений. Да, но для этого надо было знать, как и отчего возникает та или иная болезнь, как протекает, какие средства и методы против нее надо применять. Он начал вести наблюдения, сравнивать, делать выводы. Не мог в связи с этим не заняться вплотную фитопатологией, которая еще только складывалась как наука о болезнях растений. А поскольку вред растениям чаще всего и больше всего причиняют так называемые паразитические и другие грибы, то дотошный исследователь не мог не заняться именно ими — микологией в целом.
А. А. Ячевский одним из первых в России стал доказывать агрономам и вообще всем земледельцам ту простую истину, которая вытекала из результатов исследований у нас в стране и за рубежом, подтверждалась всей растениеводческой практикой мира: единственный верный и надежный способ избавления от большинства грибных заболеваний — создание сортов, гибридов, популяций с высоким уровнем иммунитета к ним, а также соблюдение научно обоснованного комплекса агротехнических мер. А для предохранения растений от инфекционных заболеваний вирусно-бактериального характера необходимо вести профилактику.
Ячевский охотно взял Вавилова на стажировку в свое Бюро по микологии и фитопатологии, как и Регель — в свое, и предоставил для работы, можно сказать, все условия, в том числе богатую библиотеку, где Николай Иванович занимался по преимуществу вечером и ночью. Последовательно, раздел за разделом, осваивал он фитопатологические тонкости, занимался проблемой иммунитета растений. И скоро понял, что для успешного решения необходимо углубленно и более широко заняться систематикой растений, их сравнительными характеристиками, нужны знания законов и механизмов передачи от поколения к поколению наследственных качеств, то есть пора серьезно браться за генетику.
С такой всеобъемлющей идеей Николай Иванович вернулся со стажировки в Москву. В беседе высказал ее Дмитрию Николаевичу Прянишникову и получил одобрение.
Горячо поддержал мысли Вавилова и планы дальнейшей работы и Дионисий Леопольдович Рудзинский. Создав и возглавив в 1903 году первую в России селекционную станцию при Московском сельскохозяйственном институте, он развернул активную работу по испытанию собранной им коллекции различных форм пшеницы, овса, ячменя, гороха, льна, клевера, картофеля, других культур. К научному сотрудничеству привлекал перспективных, неординарно мыслящих ученых, и Николай Вавилов с первой встречи обратил на себя внимание. Дионисий Леопольдович был рад теперь сотрудничеству «на новом витке». Не случайно, очевидно, в 1910 году, после окончания МСХИ, Н. И. Вавилов департаментом земледелия был направлен работать на селекционную станцию МСХИ в качестве квалифицированного помощника Д. Л. Рудзинского.
Уже тогда объем работ на станции был немалым и с каждым годом возрастал, уже установились прочные научные связи со Свалефской селекционной станцией в Швеции, семенными фирмами Вильморенов во Франции, Гааге и Шмидта — в Германии. Уже были выделены несколько перспективных для условий Нечерноземной зоны России сортов пшеницы и овса, разворачивалась селекция гороха.
К моменту прихода Н. И. Вавилова на станцию заместителем Д. Л. Рудзинского был селекционер С. И. Жегалов, успевший поработать в лабораториях виднейших западных селекционеров в Германии, Австрии, Швеции, а среди сотрудников станции — А. Т. Лорх, автор первых российских селекционных сортов картофеля, и К. М. Чинго-Чингас, исследовавший мукомольно-хлебопекарные качества пшеницы. Николай Иванович с присущим ему энтузиазмом и увлеченностью включился в работу станции, более того, быстро стал душой коллектива сотрудников, его любили за необыкновенное трудолюбие прежде всего.
Одновременно Вавилов в летние месяцы 1911 и 1912 годов вел курс прикладной ботаники и систематики растений на Голицынских высших сельскохозяйственных женских курсах. Говорил он увлеченно, горячо, рассказывал о перспективах селекции основных культур, стараясь избегать каких-либо преподавательских штампов и шаблонов, образно рисовал, что это может дать российскому растениеводству в будущем. Дмитрий Николаевич Прянишников, послушав эти лекции и узнав восторженные оценки слушательниц, поручил ему прочитать и так называемую актовую лекцию по новой, только еще нарождающейся науке — генетике. И в начале октября 1912 года Н. И. Вавилов выступил на Голицынских курсах с такой лекцией: «Генетика и ее отношение к агрономии». Подобных лекций в России еще никто никогда не читал. Это было научное обобщение и обзор накопленных в мире к тому времени знании о наследственности и ее изменчивости. Но этих знаний, по мнению ученого, было явно недостаточно, чтобы разработать конкретную программу исследований, а затем успешно выполнить ее. Он это ясно видел.
В НАУЧНЫХ ЦЕНТРАХ ЗАПАДНОЙ ЕВРОПЫ
Однажды Дмитрий Николаевич Прянишников, встретив Вавилова, завел разговор о том, не хочет ли он, Николай Вавилов, молодой ученый, неплохо владеющий английским языком, поехать еще раз на стажировку — теперь уже в Англию: послушать лекции в Лондоне и Кембридже, поработать в хорошо оснащенных английских лабораториях по морфологии и систематике растений, цитологии и генетике. Не будет ли он против того, чтобы изучить по первичным материалам путь открытий Чарлза Дарвина,
