Красный Ярда - Георгий Гаврилович Шубин
В долине реки Ваг стоял туман. Солнечные лучи с трудом пробивались сквозь него. В ущельях лежал снег. По сторонам блестели стелющиеся сосны. Проводник дошел с ними до своей деревни и покинул их. Ярда и Виктор пошли одни. Погода стала портиться. Тучи сгущались и надвигались на горы. Поднялся страшный ветер, заморосило. Взбираться на вершину стало опасно.
— Поворачиваем оглобли, — сказал Ярда Виктору, — поищем какой-нибудь шалаш.
Теперь они не шли, а катились по влажному мху. Спускались во мгле, застревали в зарослях карликовых сосен, можжевельника и папоротника, проваливались в ямы, спотыкались о камни. Вскоре на них обрушился ливень. Еле пробираясь сквозь мокрые, колючие кусты, они спускались неведомо куда.
Вдруг неподалеку от них послышалось протяжное пение — мужской голос пел бесконечную пастушескую песню о баранах. Ярда и Виктор воспрянули духом. Близость человека придала им смелости, они забыли об осторожности, поскользнулись и шлепнулись в воду. Песня затихла. Потом тот же голос, который пел, ворчливо спросил:
— Кого это черти носят в такое ненастье?
— Мы путешественники. Заблудились. Хотим погреться. Отведите нас, пожалуйста, в какой-нибудь шалаш, — ответил Ярда.
— Ступайте за мной.
Ярда и Виктор не заставили дважды просить себя и, выбравшись из ручья, пошли за мужчиной в широкополой шляпе.
— Я думал, сюда забрели цыгане или пастухи. В такую погоду тут никто не шатается.
Теплый и сухой шалаш показался им настоящим раем. В очаге полыхал огонь, языки пламени лизали закопченный котел, в котором что-то булькало.
— Раздевайтесь и сушите одежду, — предложил пастух, — а я принесу что-нибудь поесть.
Пастух быстро вернулся с горшком овечьего молока и пресными лепешками, вскипятил молоко и дал путникам выпить горячего. Приятное тепло разлилось по их жилам. Они пили не спеша, оглядывая пастушеский приют. В шалаше не было ничего лишнего. На полках — деревянные ковши, миски, глиняные горшки и кружки; ниже, в кожаных мешках, — головки овечьего сыра, приготовленные для копчения. Возле очага лежали поленья, источавшие смолистый запах. У самых дверей, на широкой скамье, в беспорядке валялись кожухи, меховые безрукавки, шаровары и холщовые рубахи, а над скамьей висели широкополые шляпы, окованные пояса, валашки и двустволки для защиты шалаша и стада от воров и медведей. Под скамьей лежали самодельные факелы — толстые суки, обмотанные смоленой паклей. Ими освещались и шалаш, и овечий загон.
Пастух приготовил ребятам постель. Виктор сразу уснул, а Ярда наблюдал за тем, как пастух делал сыр. Он запомнил все операции пастуха и мог бы теперь сам приготовить сыр, но его веки слипались от усталости. Он лег рядом с Виктором, и ему то снился шумный дождь, то казалось, будто он плавает в сыворотке…
Ярду разбудил шорох у дверей — в шалаш вошел охотник.
— Где медведи? — спросил он.
— Ты охотишься на них в шалаше? — ядовито спросил пастух.
Но охотника это не смутило. Он сел у очага и начал так расписывать свои охотничьи похождения, что у Ярды сон как рукой сняло. В самом интересном месте рассказ нового Мюнхаузена был прерван собачьим лаем и звоном колокольчиков — это пастухи пригнали овец. Ярда поднялся, взял факел и пошел к пастухам. Он светил им, пока они доили овец, и носил надоенное молоко в сарай. Ему явно не хватало еще пары рук и ног, и он разбудил Виктора. Вдвоем они помогали пастухам-югасам, и скоро все овцы были подоены и загнаны. Югасы радовались, что туристы заменили старого бачу, уехавшего на ярмарку. Затем они постелили вокруг очага овечьи шкуры, выкурили на сон грядущий по трубочке и захрапели.
Под утро всех разбудил громкий лай.
— Медведь! — прошептал, крестясь, старый югас и сорвал со стены ружье.
— Зажигайте факелы! — крикнул охотник.
Все повиновались. За дверью слышались рычанье и царапанье. Потом кто-то дернул дверь, и она открылась. В шалаш ввалился пьяный пастух с овцой. Он нес какую-то околесицу, и было совершенно непонятно, как он, пьяный, нашел в такую непогоду шалаш. Охотник опустил ружье и тихо выругался. Тем временем югасы разули «медведя» и уложили спать.
Утром Ярда и Виктор позавтракали вместе со всеми. Бача еще спал, овца бродила по шалашу, тихо бебекая… На дорогу пастухи дали парням головку брынзы и немного лепешек. С Ярдой и Виктором вышел охотник. Он посоветовал им не подниматься на Дюмбиеры — после такого ливня, когда земля — вязкая, трава — мокрая, — можно легко свернуть себе шею. Тут же из него, как из рога изобилия, посыпались рассказы о гибели путников, охотников и пастухов… Охотник был прав, и Ярда сказал Виктору:
— Пошли в Левочу. Там нас должен ждать перевод — надо же хорошенько попировать перед смертью!
Они спустились в Ясную, а оттуда пошли через Попрад в Левочу. Несколько раз им удалось проехать на попутных телегах. После странствий по грязным дорогам они выглядели как настоящие бродяги. Левочане с ужасом сторонились их.
На почте им не повезло: перевода еще не было. Друзья пошли куда глаза глядят и вышли на главную площадь — там были ратуша, «клетка позора» и самая старая словацкая типография. Все это не сулило никакой еды, и, равнодушно пройдя мимо готического храма, построенного немецкими бюргерами, друзья увидели за воротами садик. Сев в укромном месте на скамью, они огляделись — над развесистыми деревьями вздымались древние крепостные стены и круглые башни — это еще больше подавляло и без того павших духом друзей.
Виктор вынул путеводитель и стал читать:
— «Левоча — один из одиннадцати городов, оставленных Сигизмундом в залог польскому королю»…
— Какое мне до всего этого дело? — раздраженно прервал его Ярда. — Кому нужна эта Левоча? Разве я могу отдать ее тебе в залог?
— «Сначала в Левоче жило больше немцев, — невозмутимо продолжал Виктор. — Еще до сих пор здесь живет немало немцев-евангелистов».
— Ну, а что нам за дело до немцев-евангелистов? — злился Ярда. — Лучше прочти-ка, где мы сегодня будем ночевать и что будем жрать?
В этот момент Виктора осенило:
— У немецких евангелистов должен быть приют для супликантов. С этого момента мы, — и он гордо подняв путеводитель, — супликанты! Мы — собиратели пожертвований в пользу евангелической общины.
— Суп-суп-суп-ликанты! — озорно пропел Ярда, чье голодное воображение нарисовало дымящийся суп я ароматное жаркое… — Если Генрих Четвертый считал, что Париж стоит обедни, и стал католиком, то мы, католики, прикинемся евангелистами. Обед стоит этого!
Теперь у друзей появилась цель — они искали евангелический приют. Им сказочно повезло: на улице они увидели священника-евангелиста. Он сам отвел их в приют и сдал на руки опекунше этого богоугодного заведения, фрау Майер. Почтенная шестидесятилетняя фрау впустила друзей
