Клетка и жизнь - Коллектив авторов -- Биографии и мемуары
И вот во время этой поездки в метро я почувствовал себя почти в точности, как Николай Ростов, когда царь Александр инспектировал его гусарский полк. «Ростов… весь поглощен был чувством счастия, происходящего от близости государя. Он чувствовал себя одною этою близостью вознагражденным за потерю нынешнего дня…» У Толстого на самом деле написано много, и все, действительно, напоминает мое тогдашнее состояние. Но нельзя же переписывать классика страницами. Конечно, я не сохранил такой накал чувств на весь период отношений с ЮМ. Но этот всплеск запомнился и, несомненно, окрашивал наше общение в последующие годы.
Разные способы заниматься наукой и морфологический глаз
Теперь, я думаю, понятно, почему я немедленно согласился писать с Васильевым книгу. При этом моя решимость не была поколеблена и когда мои друзья стали мне объяснять, что я делаю большую ошибку. Если ты год не будешь ставить опыты, говорили они, ты, может быть, уже никогда не сможешь заниматься наукой! Что-то в этом было, конечно. Но сравнивая мысленно перспективы моих гипотетических научных успехов в будущем и возможность вот сейчас начать вместе с Васильевым писать книгу, я не особенно раздумывал. И не Васильев ли говорил: «Способов заниматься наукой по крайней мере столько же, сколько способов заниматься любовью»? Когда я впервые это услышал, главное, что меня заинтересовало, — это сколько же, на самом деле, этих способов? С годами интерес как-то переместился ближе к сути высказывания, и стало ясно, что и в этом, как и во всем остальном, ЮМ был прав.
План будущей книги мы написали на этом же субботнике на куске картона, оторванного от какого-то ящика. Эта картонка, кажется, где-то до сих пор у меня хранится, но предъявить не могу, так как в Сингапур ее не взял. А вот что я взял с собой сначала из Москвы в Реховот, а потом из Реховота в Сингапур, — это предыдущую Васильевскую книгу «Взаимодействие нормальных и неопластических клеток со средой», которую он опубликовал в соавторстве с Израилем Моисеевичем Гельфандом. Она вышла в издательстве «Наука» в бумажной обложке сорок лет назад (1981), почти одновременно с ее английской версией в твердом переплете и красивой суперобложке (Neoplastic and Normal Cells in Culture, Cambridge University Press, 1981). Я иногда, как стихи, открываю ее наугад и смотрю, что написано на случайной странице. И почти всегда зацепляюсь за что-нибудь интересное. Понятно, что с подавляющим большинством научных монографий, изданных сорок лет назад, такой опыт не выйдет. Кроме этой замечательной книги, Юрий Маркович до нашего «Цитоскелета» выпустил еще две. Первая монография «Соединительная ткань и опухолевый рост в эксперименте» (1961) суммировала результаты его докторской диссертации. Вторая — «Клеточная поверхность и реакции клеток» с А. Г. Маленковым (1968) — отражала поворот исследований ЮМ в сторону изучения клеточной адгезии и клеточной подвижности.
Так что для Васильева каждая книга знаменовала некий этап в его собственной работе. В этом смысле книжка про цитоскелет не исключение, она тоже отразила закономерную эволюцию его научных интересов. В молодости Васильев начал под руководством Леона Манусовича Шабада исследовать эффекты канцерогенов методами, как тогда говорили, экспериментальной морфологии (то есть смотрел на гистологические препараты). Шабад был не просто морфологом, а «эстетствующим морфологом», как его обзывали в разгромных (погромных) статьях в пятидесятые годы. Он, кажется, этим бравировал. По словам Васильева, Шабад любил говорить: «Было два великих фламандских художника: ван Дейк и ван Гизон». (Van Gieson — автор известной и действительно очень красивой гистологической окраски, выявляющей соединительную ткань). Васильев сохранил эту любовь к красивым препаратам и морфологии и привил ее своим сотрудникам, работавшим уже в постгистологическую эру. (Кстати, именно он распознал замечательный талант Тани Свиткиной в микроскопии и хвалил ее «морфологический глаз», что блестяще подтвердилось ее последующей карьерой.) Естественным образом ЮМ перешел от гистологии к клеточным культурам и анализу движения клеток с помощью микрокиносъемки. «На клетки надо смотреть!» — это он говорил очень часто. Следующим этапом был цитоскелет.
По направлению к цитоскелету. Микротрубочки и Citation Classics
Цитоскелет, если кто не знает, — это совокупность фибриллярных структур клетки. Слово «фибриллы» буквально означает «нити» или «волокна», но главные цитоскелетные фибриллы скорее похожи на тонкие упругие стержни (прутья, ветки…). Каждая клетка внутри заполнена густой сетью из фибрилл трех типов: микротрубочек, микрофиламентов и так называемых промежуточных филаментов; каждый тип собирается из специальных белковых субъединиц. Кстати, когда книжка писалась, эта классификация только-только установилась, и вопрос, нет ли четвертого или пятого типов, был весьма актуальным. Цитоскелетные фибриллы, конечно, не просто палки и веревки, они удлиняются, укорачиваются, тянут, толкают, соединяются и разъединяются. В цитоскелет входят и молекулярные моторы, которые направленно двигаются вдоль микротрубочек и микрофиламентов, порождая разнообразные формы клеточной подвижности. Так что термин «цитоскелет» на самом деле вводит в заблуждение, хотя исторически прижился. Это не просто скелет, а одновременно мышцы, кровеносные сосуды и даже иногда нервы клеток. Васильев был одним из первых, кто понял всеобъемлющую важность цитоскелета. В частности, что цитоскелет определяет форму и организует движение клеток.
Работа Васильева, в которой впервые было продемонстрировано, что микротрубочки регулируют направленную миграцию клеток, бесспорно, была историческим открытием, которое уже стало классическим и со временем войдет в школьные учебники. Юрий Маркович рассказывал, что идея этой работы возникла, когда во время стажировки в Америке он случайно оказался на лекции про подагру и услышал, что известный с древних времен лечебный эффект алкалоида колхицина можно объяснить подавлением миграции лейкоцитов в зону воспаления. Колхицин был
