Йован Дучич - Граф Савва Владиславич-Рагузинский. Серб-дипломат при дворе Петра Великого и Екатерины I
Судя по русским источникам, наибольшее количество сербов переселились в Россию в период с 1672 по 1725 годы. Это соответствует и тому периоду, когда поток беженцев из Герцеговины уходит в Россию. Среди них были и Владиславичи из Ясеника у Гацко, которые подарили новой родине выдающегося русского дипломата и одного из величайших сербов XVIII века.
Эмигранты из Герцеговины нигде и никогда не переставали болеть душой за покинутую родину. Они с набожным чувством всюду называли себя сербами и герцеговинцами, даже тогда, когда добивались за границей самых высоких должностей. Возьмем для примера книгу, к которой мы еще не раз обратимся; она была подарена требиньскому монастырю Добричево одним из Владиславичей. На ней написано: «Сiя книга Театрон историческихъ Сербской нацiи Иллиричанской провинцiи Херцеговини тамошнего порожденца Матвея Павлова Владиславича».
Эта надпись демонстрирует любовь этого герцеговинца, скорее всего эмигранта, к своей исторической родине. И еще кое-что: эта надпись доказывает, что Владиславичи действительно происходят из Герцеговины, а не из Боки или какого-либо другого места.
Во всяком случае все выше приведенное, как и народные герцеговинские предания, подтверждает, что сведения о семье Владиславичей покоятся на прочной исторической основе, причем порой исторические свидетельства неотделимы от народных сказаний. Потому в первую очередь следует утвердить в качестве непреложных фактов следующее: во-первых, Владиславичи действительно были насильственно изгнаны из Гацко, лишены своего очага; во-вторых, на них напали Ченгичи и лишили имения в Ясенике; в-третьих, при этом погибли несколько Владиславичей; в-четвертых, после этого Владиславичи покинули Герцеговину с женами и детьми; и, наконец, в-пятых, они бежали в Приморье, а затем в Черногорию, а некоторые из них потом перебрались в Россию. В Архиве Дубровника можно найти подтверждающие вышеперечисленное исторические документы, в которых встречаются буквальные совпадания с описанием событий, нашедших отражение в народном творчестве. Кроме того, вот уже два столетия предания о семье Саввы Владиславича не сходят с уст нашего народа.
4
В Архиве Дубровника хранится очень интересное письмо, которое в мельчайших подробностях подтверждает то, что донесли до нас народные предания о нападении на Ясеник и о бегстве Владиславичей от родного очага. В нем приводится несколько фактов, которые без письменного доказательства выглядели бы не совсем убедительными, но это письмо окончательно подтверждает эту версию. Письмо написано в «Кунфине»[33] у Герцег-Нового 26 апреля 1712 года двумя женщинами из дома наших Владиславичей в Ясениках и адресовано боснийскому визирю Ахмед-паше.
Вот это письмо:
От нас, рабынь подневольных и изгнанных, Симы Дуки Владиславича и Канды Живко Владиславича, умиленные поклоны, от Бога здравия, а от честного царства помилованья. А потом, господине, вот к беде которой привела судьбина сноху твою, изгнанную из дома своего коленом Ченгичей, нагой и ни в чем оставившим ее пред Богом единым вопреки воле честного царства. Мы, не виновные и не должные, скитаемся теперь по горам и долам; турки нас выгнали, а господа венецианские не приняли. И скитаемся так от горы до горы, и нет нам нигде пристанища, и никто нам местечка не даст в Герцеговине. Молим тебя, господине, именем старинной твоей дружбы и нынешним возвышенным господством, напиши для нас книгу[34] генералу от Далмации и кавалеру Грбичичу в Котор, дабы приняли нас в землю принципалову, пока, если Бог даст, не вернемся в дома наши, веруя во здравие твое и в честного царя. Беды наши глазам нашим никогда не исплакать. Ченгичи нас изгнали, черногорцы путь нам преградили, венецианцы нас в свою землю принять не желают, вот и скитаемся по ямам да землянкам, не видя нигде ни мира, ни покоя. В беде мы превеликой, но о здравии твоем на всяческое добро надеемся. Молим за то ваше господство, и опять за те две книги, дабы однажды эти твои невольные сироты вздохнули. Если ты, господине, приказать нам что соизволишь, то дай нам знать в Дубровник, дабы сироты твои взвеселились…
Из Кунфины, месяца апреля 26-го, 1712.
Две сербские дворянки, две благородные герцеговинские женщины, в коварный XVIII век бежавшие из своей порабощенной страны в края, где их отказывались принять и турки, и венецианцы, и жители Дубровника! Это письмо исключительно интересно в историческом плане, поскольку являет собой кровавую страницу повествования о том, как веками жилось в Герцеговине. К тому же оно весьма занимательно в литературном отношении. По вежливому тону и отменному стилю двух женщин можно судить об их благородном происхождении, а в отношении известной техники герцеговинского письма и лирических красот слога, тех самых, которые и по сей день живы среди этой части сербского народа, письмо представляет собою академический образец прозы, достойный помещения в литературные антологии.
Требуя вернуть отнятые имения и разрешить возвращение в родные края, госпожа Сима, супруга Дуки Владиславича, свекровь госпожи Каиды, жены Живко Владиславича, говорит в письме, адресованном боснийскому визирю: «Вот к беде которой привела судьбина сноху твою…», и взывает к визирю Ахмед-паше как «именем старинной твоей дружбы», так и «нынешним возвышенным господством». Дукина жена и ее сноха Каида хотят вернуться в Герцеговину «в дома наши». Эти подробности весьма характерны для произошедшей трагедии. Жена Дуки представляется боснийскому визирю его снохой, и потому обращается к нему как к своему деверю; она ссылается и на его старинную дружбу с семьей Владиславичей, что в герцеговинских традициях значит гораздо больше, нежели обычная дань куртуазным манерам. Поэтому слово «сноха» может здесь значить одно из двух: либо Ахмед-паша был кровным родственником Дуки Владиславича и, приняв ислам, достиг звания паши и боснийского визиря, либо Ахмед-паша, как часто бывало, был побратимом Дуки. А «старинная дружба» означает здесь добрые связи, которые в те печальные века, несмотря на все тяготы, несчастья и раскол общества, постоянно и абсолютно искренне существовали между сербами православного и мусульманского вероисповедания, даже в богатых семьях. Мусульмане никогда не отказывались от кровного родства и национальной общности с православными сербами. Только бандиты и насильники, исходя из собственных интересов или по указке Царьграда, а также в случае военных действий, отрицали связи со своими земляками и сражались с ними. Именно так и следует понимать слова о «старинной дружбе».
Это письмо интересно и с других сторон. По нему можно установить, что катастрофа в Ясенике случилась примерно в то время, когда восстание, поднятое Милорадовичем и владыкой Данилой, охватило в 1711 году Черногорию и Герцеговину. Восстание было объявлено в Цетинье на Видовдан 1711 года, а письмо жен Владиславичей боснийскому визирю написано в следующем году, 26 апреля 1712 года. То есть через несколько месяцев после начала восстания или сразу же после заключения мира (восстание длилось всего три месяца). Следовательно, Ченгич напал на Ясеник или во время подготовки, или сразу после начала этой повстанческой войны. Владиславичи были известны в этих краях как активные сторонники восстания, начавшегося по призыву царя Петра Великого и по инициативе Саввы Владиславича.
Похоже, что в этих краях выдающееся положение занимал сын Дуки, Живко, о котором мы уже говорили. За свои дела Живко заплатил головой, что подтверждают и народные предания. Существует также историческое доказательство – письмо самого полковника Милорадовича, опубликованное в книге «Сказания старых требешан», изданной в 1842 году. Первый после владыки Данилы руководитель восстания, эмиссар царя полковник Милорадович свидетельствует, что турки схватили в Гацко Живко Владиславича и обнаружили при нем манифест царя Петра, призывающий черногорцев и герцеговинцев к оружию, чтобы совместными действиями с его армией в Молдавии свергнуть тиранию и турецкую власть.
В Архиве Дубровника хранится еще одна подборка писем, относящаяся к Владиславичам и неопровержимо свидетельствующая, что нападение в Ясенике случилось именно в указанное выше время. Она также доказывает, что народ Герцеговины запомнил это нападение не только как очередное преступление турецких властей, и не потому только, что пострадал старинный уважаемый сербский род, но и по той причине, что разграбление Ясеника было тесно связано с великим восстанием, которое сулило освобождение христиан от многовекового рабства. Его запомнили, потому что в роду были не только воины-герои, павшие на поле боя, но и мученики, такие как Живко, сын Дуки Владиславича, погибший за то же дело, но так и не увидевших первых успехов восстания.
