Вадим Бурлак - Русский Париж

Своему давнему приятелю, писателю Николаю Телешеву, Бунин сообщал о тех годах: «…пережили много всяких лишений, были под властью то итальянцев, то немцев — гестапо, которое долго разыскивало меня, что, однако не помешало мне написать большую книгу рассказов».

Во время войны в доме кроме Буниных проживало несколько их знакомых. Иван Алексеевич укрывал там от гестапо еврейскую семью.

После сообщения о нападении фашистской Германии на Советский Союз внимание Бунина постоянно было приковано к радио. Он купил огромную географическую карту СССР и каждый день отмечал на ней ход боевых действий.

Короткие и тревожные записи в дневнике писателя военной поры:

«1 июля 1941 года. Не запомню такой тупой, тяжкой, гадливой тоски, которая меня давит весь день…».

«6 июля 41 года. Противно — ничего не знаешь толком, как идет война в России…».

«13 июля 1941 года. Воскресенье. Взят Витебск. Больно».

«22 августа 1941 года. Война в России длится уже 62-й день… Как нарочно, перечитываю 3-й том «Войны и мира» — Бородино, оставление Москвы».

«13 декабря 41 года. Русские взяли назад Ефремов, Ливны и еще что-то… И какой теперь этот Ефремов, где был дом брата Евгения, где похоронен и он, и Настя, и наша мать!».

«4 марта 42 года. Полнолуние. Битва в России. Что-то будет? Это главное — судьба мира зависит от этого…».

«8 февраля 1943 года. Понедельник. Взяли русские Курск, идут на Белгород. Не сорвутся ли?».

«2 апреля 43 года. Пятница. Часто думаю о возвращении домой. Доживу ли? И что там встречу?».

«23 июля 44 года. Взят Псков. Освобождена уже вся Россия! Совершенно истинно гигантское дело!..».

Тревога и радость в дневнике по поводу сражений в России, а о своей обыденной жизни — грустные строки: «Второй день без завтрака — в городе решительно ничего нет! Обедаем щами из верхних капустных листьев — вода и листья!..

Нищета, дикое одиночество, безвыходность, голод, холод, грязь — вот последние дни моей жизни. И что впереди? Сколько мне осталось?..».

1 мая 1945 года Иван Бунин вернулся в освобожденный Париж. Писатель сразу обратил внимание на новые настроения в русской эмигрантской среде. Вчерашние недруги советской власти заговорили о возвращении на родину. С разгромом гитлеровской Германии у многих эмигрантов появилась надежда, что в России все должно измениться к лучшему. Подумывал над этим и Иван Алексеевич. Были встречи и беседы с послом Советского Союза во Франции Богомоловым, с советскими писателями, посетившими Париж. Уговоры, сомнения, противоречивые советы, уклончивые ответы… И все же он решился… Остался во Франции.

Едкая и остроумная Надежда Тэффи писала Бунину: «…что Вы потеряли, отказавшись ехать? Что швырнули в рожу советчикам? Миллионы, славу, все блага жизни. И площадь была бы названа Вашим именем, и статуя. Станция метро, отделанная малахитом, и дача в Крыму, и автомобиль, и слуги. Подумать только! Писатель академик, Нобелевская премия — бум на весь мир… И все швырнуть в рожу. Не знаю другого, способного на такой жест…».

Последние годы жизни Бунин безвыездно провел в Париже. Сердечная астма, эмфизема легких, бессонные из-за одышки ночи. Передвижения по городу становились все более затруднительными.

Мир сжимался. Он замыкался вначале границами Парижа, затем — рамками близлежащих к дому улочек, квартирой, комнатой…

Чем больше сужался видимый мир, тем больше работало воспоминание. И снова открывались дороги, ведущие во все концы света, в чарующие времена любви.

Любовь и дороги… Они присутствуют в большинстве произведений Бунина. В больших и малых, в стихах и в прозе.

«Поле и летнее утро, дружно несет тройка. А вдоль шоссе, навстречу, — странник: без шапки, босой и такой легконогий, как будто на крыльях. Поравнялся, мелькнул и пропал. Худ и старчески сух, веет длинными выгоревшими на солнце волосами. Но как легок, как молод! Какой живой, быстрый взгляд! И сколько у него впереди этих белых шоссейных дорог!

Бог бродягу не старит».

Этот короткий рассказ или стихотворение в прозе Бунин написал в Париже, когда ему было за пятьдесят.

Те, кто встречался с Иваном Алексеевичем в те годы, говорили, что автор выглядит, как его герой-странник, и добавляли: «А ведь и в самом деле — «Бог бродягу не старит»!.. Хоть и измучен болезнью, а какой живой, быстрый взгляд!..».

Биографы Бунина полагают, что последним его серьезным увлечением была молодая писательница Галина Кузнецова. Сохранились воспоминания о их любви, о разрыве, о переживаниях Ивана Алексеевича. Но была ли она у него последней?..

На это мог ответить только сам Бунин. С уверенностью можно сказать лишь то, что любовь и дороги всегда волновали его и не забывались им.

О своей книге рассказов о любви «Темные аллеи» Иван Алексеевич писал Надежде Тэффи: «Вся эта книга называется по первому рассказу — «Темные аллеи», в котором героиня напоминает своему первому возлюбленному про «темные аллеи» («Крутом шиповник алый цвел, стояли темных лип аллеи») — и все рассказы этой книги только о любви, о ее «темных» и чаще всего мрачных и жестоких аллеях».

В Париже она впервые была издана в 1946 году. Впоследствии Бунин отмечал: «Думаю, что это самое лучшее и самое оригинальное, что я написал в жизни, — и не один я так думаю».

«Последней аллеей» Бунина, созданной для читателей, стала книга о Чехове. Иван Алексеевич не успел ее завершить. Что предполагалось автором в конце этой аллеи?.. Уже никогда не узнать.

Бунин не прекращал работать даже в свой последний день. 7 ноября 1953 года он еще делал записи.

Восемьдесят три года жизни — почти шестьдесят пять лет литературного творчества. Похоронили Ивана Алексеевича на русском кладбище Сент-Женевьев-де-Буа.

В 1993 году в Париже, на доме по улице Оффенбаха, где Бунин прожил много лет, была установлена, посвященная ему, мемориальная доска.

Печальный возвращенец

Почему-то прелестный Париж (воистину красоты неисчерпаемой) и все, что в нем происходит, кажется мне не настоящим, а чем-то вроде развертывающегося экрана кинематографии…

Это все понарошку, представление. Знаю, что когда вернусь и однажды ночью вспомню утренние парижские перспективы, площадь Звезды, каштановые аллеи, Булонский лес, чудесную Сену под старыми мостами, древние дома, пузатые от старости, Латинского квартала визгливые ярмарки, выставки цветов, розы Багателя, внутрендвор Лувра, и все, все, все… — знаю, что заплачу, как о непонятной, ушедшей навсегда любви.