Робин Брюс Локкарт - Сидней Рейли: шпион-легенда XX века

Постепенно у меня стали появляться сомнения. Дававшиеся мне поручения смущали меня. Доверие к «Тресту» уменьшалось и сменилось в моей душе тревогой и темными предчувствиями. Но мысль о Марии прогоняла всяческие сомнения, а противоречивые сведения о Сиднее заставляли меня идти до конца по избранному пути. И все-таки меня не покидала мысль о том, что в «Тресте» сидят предатели.

Когда Мария приехала в Париж, я поделилась с ней своими подозрениями. Помню, как при первых моих словах она вскочила и крупными шагами стала мерить комнату.

– Мария, – сказала я, – обещайте, что вы не сообщите об этом разговоре вашим начальникам в России.

– Нет, нет, – перебила Мария, – я не могу обещать! Они должны все знать. Если у вас есть какие-нибудь подозрения, пожалуйста, не говорите мне ничего. Можете сообщить их генералу К., но не мне.

– Почему?

– Потому что я должна сообщить все, понимаете, все в Москву. Вы не знаете руководителей «Треста». Мы связаны клятвой по отношению друг к другу. Клятвой, вы понимаете?

Я испугалась за Марию. Сердце похолодело. Я умоляла ее остаться в Париже, но Мария со спокойной улыбкой ответила:

– Я обещала вам узнать, что произошло с Сиднеем.

Бедная Мария, она вернулась в Россию, но письма ее становились с каждым разом все более странными. Казалось, что она боится саму себя. Создавалось впечатление, будто кто-то стоит за ее спиной и смотрит, что она пишет. Я мучилась от страха за нее, с нетерпением и беспокойством ждала, когда она снова приедет в Париж. Для меня стало ясно, что над ней нависла страшная опасность.

Наконец, к великой моей радости, она приехала. Как я была счастлива. Ведь она была моим единственным другом в те ужасные дни. Но, Боже, как она изменилась! Лицо ее похудело и пожелтело. От прежнего самообладания и уверенности в себе не осталось и следа. Мария боялась. После долгих расспросов она объяснила, что уехала из России вопреки запрету своих начальников. То, что она нарушила дисциплину, мучило ее. Но это объяснение меня не удовлетворило. Я поняла, что она обнаружила какое-то предательство в «Тресте».

– Вы не должны возвращаться в Россию, – настаивала я.

– Нет, я должна.

– Не думаете ли вы, что вся эта организация задумана для того, чтобы парализовать всякую контрреволюционную деятельность и заманить контрреволюционеров в советские сети?

– Я четыре года работаю в «Тресте». Со мной старые друзья, которых я хорошо и давно знаю. Я посвятила всю себя этой работе. Организация подлинная.

Мария едва успела увидеться с генералом К., как спешный вызов из Москвы потребовал ее немедленного возвращения. Она сейчас же собралась в дорогу.

А из Гельсингфорса от Марии пришло следующее, полное отчаяния письмо:

«Дорогая Пепита!

Катастрофа разразилась, все погибло, все потеряно, осталась только смерть. Разве можно жить после того, что я узнала? Все было ложью, фальшью. Меня провели, обманули, как тысячи других истинных патриотов.

Наша организация полна провокаторов. Они играют руководящую роль в организации и не подпускают честных людей к истокам работы. Каждый раз я подавляла сомнения, но теперь один из членов организации раскрыл мне все. Он только что бежал сюда из России и выдал предателей. Подробности прочтете в газетах. Только теперь стала известна правда, так долго мучившая нас обеих. Но я понесу свой крест до конца и прежде всего должна сказать о самом главном.

Ваш муж предательски и подло убит. На границе он не был. Всю эту комедию придумали чекисты. Его арестовали в Москве и в течение месяца держали на Лубянке в качестве привилегированного пленника. Каждый день его вывозили в автомобиле на прогулку, и во время одной из таких прогулок его закололи в спину по приказу начальника ГПУ Артузова. Его убили без суда, без следствия, как бандита. Все остальное – поездка Сиднея Георгиевича в Петроград, путешествие на границе, засада в Аллекюле и прочее – сплошная ложь. На границе была поднята фальшивая стрельба. Все это было сделано для того, чтобы на следующий день напечатать в газетах о перестрелке с контрабандистами на финской границе и создать впечатление, будто Сидней Георгиевич был убит случайно.

То, что я этого не знала, не снимает с меня ответственности. Его кровь на мне и останется на мне всю жизнь. Смыть ее можно только отмщением или смертью.

Больше ничего сказать Вам не смею. На мне лежит вина за Ваше несчастье. Но я не успокоюсь, пока не отомщу.

P.S. Прошу только об одном: сообщите мне о человеке, которого зовут Александром Опперпутом. Какую роль играл он в савинковской истории?»

Мне было тяжело за Марию. Для нее было страшным ударом узнать, что все четыре года ее обманывали чекисты, что в течение четырех лет она являлась невольной пособницей чекистов, заманивавших в Россию многих людей, что в течение четырех лет она верила предателям и ради них жертвовала своей жизнью.

Рассказу о Сиднее я все же не поверила и имела для этого достаточные основания. Мне удалось связаться в Москве с информированными людьми, не связанными с «Трестом», и они сообщили мне, что в декабре 1926 года Сидней Рейли находился в тюремной больнице ГПУ, что с ним прилично обращались, но что он был не вполне в своем уме. Сведения эти были получены непосредственно от одной из сиделок, ухаживавших за больным. Недавно она сообщала, что Сидней поправился и переведен в другой госпиталь.

Судьба бедной Марии меня страшно волновала. Из ее письма я поняла, что Опперпут бежал из России и выдал провокаторов. Я отлично помнила роль, которую Опперпут сыграл в деле Савинкова.

В тот же день я отправила Марии телеграмму: «Не верьте новой лжи. Не доверяйте О. Человек он подозрительный и давно изолгавшийся. Посылаю по почте подробные сведения о нем».

25 мая 1927 года Мария ответила мне:

«Дорогая Пепита!

Только что получила Ваше письмо, в котором Вы сообщаете о всех прошлых мерзостях человека, присоединившегося к нам. Я знаю все это из его собственных уст – он ничего не скрыл. Он подтверждает многое. Он говорит, что был вынужден под пыткой выдать все, что знал, когда его арестовали в 1921 году, но уверяет, что прежде никогда не был провокатором. Правду ли он говорит, я не знаю. Но теперь он как будто ведет себя искренно, полностью все разоблачает, помогает иностранным представителям разбираться в провокационной работе и спасать своих агентов, одним словом, деятельно разрушает всю работу, которую ГПУ вело в течение пяти лет.

Конечно, все прошлое говорит против него. Вся моя душа возмущается против него. Но когда я подумаю о том, что один из многих тысяч посмел восстать против всемогущества ЧК, нашел в себе силы сбросить величайшее бремя, я чувствую, что подло отворачиваться от него и отказывать ему в помощи в такую минуту. Бороться с врагом можно тогда, когда он крепок и силен, а не тогда, когда он сам отдается вам в руки.